1937-1938 г. Билял Барий и дочь Урмус
…Однажды мы с мамой шли по дороге, и я увидел у обочины скрючившихся людей. Я спросил у мамы:
– Кто они?
Она ответила:
– Не смотри, они умирают!
Я, Расим Нафе огълу Бекиров, родился 1 сентября 1939 года в с. Байдар Балаклавского района Крымской АССР. На момент выселения наша семья проживала в с. Байдар в составе: мой дед Билял Барий Осман (55 лет) и бабушка Эмине Мемет къызы (44 года), моя мать Бекирова Урмус Билял къызы (возраст 24 года), я – Бекиров Расим (4,5 года) и две мои сестренки Алие (3,5 года) и Зерие (1 год).
До замужества мать закончила Севастопольское ФЗУ и работала токарем на Морзаводе (Севастопольский судоремонтный завод). Отец, Нафе Бекиров, был учителем в селе Байдар, преподавал математику, перед началом войны работал председателем сельпо в селе Скеля Балаклавского района.
Дед Билял Барий Осман имел собственный дом, приусадебный участок (юрт), чаиры в лесных угодьях, хозпостройки и инвентарь для обработки земли, конную упряжь, держал скот (мелкий рогатый), корову и кур. До коллективизации имел около 4 га земельных угодий, коней, телегу двуконную и мажар.
Опасаясь раскулачивания, он все сдал во вновь созданный колхоз и сам же пошел туда работать конюхом, жалея своих коней, которых отобрали в колхоз. Дед был участником I мировой войны, служил в Крымскотатарском кавалерийском эскадроне, в 1919 году с эскадроном принимал участие в бою под Сюренью под предводительством Джафера Сейдамета, был контуженным, вернулся в село Байдар, женился, создал семью.
Дяди со стороны бабушки Эмине служили в Красной Армии. Амет Меметов после службы вернулся в село, но трагически погиб. Рустем и Эдем Измайловы перед началом войны также были призваны в Красную Армию, участвовали в обороне Севастополя. Рустем Измайлов был расстрелян немцами, а Эдем получил контузию, долго лечился в г.Махачкала и после войны нашел свою семью в Узбекистане (станция Чартак), жив и ныне живет в родном селе Байдар.
Отец мой, Нафе Бекиров, был мобилизован и с началом оккупации Севастопольской зоны участвовал в сопротивлении немецким оккупационным войскам, был в Балаклавском партизанском отряде, испытал все тяготы той «борьбы» – нехватка продовольствия, боеприпасов, цинга, при отсутствии соли ели мясо падших лошадей.
Оба дяди со стороны моей матери Урмус – Асан и Али – были мобилизованы в Трудовую Армию и пребывали в Тульском регионе.
Еще в конце 30-х годов прошлого столетия родственница моей жены – Мерьем апте Ганиева рассказала, что в 1939 году, когда она еще работала в одном из санаториев Алупкинского побережья, ответственный работник из Киева (как тогда мне запомнилась фамилия Омельченко), сказал в одной из доверительных бесед (он ежегодно приезжал на Южный берег, хорошо знал эту семью): ваш народ будут выселять. И это произошло через пять лет.
Рано утром 18 мая 1944 года мама разбудила нас, детей, в полной растерянности, одела и повела на край села, где уже собирался народ, встревоженный криками. Мать посадила нас с сестренкой Алие на небольшой узел, велела никуда не отходить, следить за сестренкой, а сама, сжимая мою младшую сестренку в руках, побежала домой за кое-какими личными вещами, в основном детскими. На сборы дали 15 мин, мать с тремя детьми, конечно, никакого продовольствия взять не смогла. Разговора о возможности взять на одну семью до 500кг и не было. Я видел, как мама захватила с собой небольшой таз для купания младшей сестренки, и как его выкинул из машины сопровождающий нас красноармеец. Вывозили людей на грузовых автомобилях, загрузив так плотно, что о лишних вещах разговора быть не могло…
Отца с нами не было, его еще раньше засудила «тройка» на заключение в лагеря.
Куда нас выселяют рядовые исполнители, вероятно, сами не знали. Их задача была за короткий срок довезти нас до эшелона. На грузовых автомобилях из Байдар нас привезли на железнодорожную станцию Сюрень (ныне Сирень), там уже «телячьи» вагоны были готовы. Здесь мы нашли и дедушку Биляла и бабушку Эмине.
Нас погрузили в товарный вагон, захлопнули задвижную стенку по направляющим и закрыли защелкой снаружи. Внутри вагона были нары. Трудно сказать, сколько семей и людей было в вагоне, но верхние нары и весь низ вагона были полны людьми. Вместо туалета мы использовали ведро, которое кто-то догадался прикрыть одеялом.
Запас воды пополняли на остановках. Готовить люди могли только на стоянках, если, конечно, успевали что-либо приготовить… Остановки эшелона были внезапны, и никто не знал, сколько времени он будет стоять. Однажды моя бабушка начала готовить что-то съестное, но поезд неожиданно тронулся. Старая женщина растерялась, не сумела сесть в свой вагон и только чудом зацепилась за протянутые руки из соседнего вагона. До нас добралась на следующей остановке эшелона.
Чтобы как-то накормить младшую сестренку Зерие, мама ходила по всему вагону и выспрашивала полстакана манки, заливала горячей водой и жидкой кашицей кормила годовалую девочку.
Помню, несколько раз давали соленую рыбу, возможно с хлебом, но это тоже вызывало проблему – всех мучила жажда.
Из нашего вагона все добрались до конечной станции, но многим так не повезло… С телами умерших поступали следующим образом: во время остановки эшелона наспех рыли неглубокую яму и присыпали тело землей – это все, на что хватало времени.
В пути мы пробыли 19 дней. Состав шел в сторону Средней Азии. Наш эшелон прибыл в Наманганскую область, семью нашу (мама, бабушка Эмине, дед Билял и трое детей) вместе с несколькими семьями распределили в Яникурган, колхоз Тельмана. Со станции до колхоза Тельмана нас доставили на телегах. Вероятно, приемом и распределением занимались выделенные от колхоза люди, наша семья была распределена и размещена в полевом стане какой-то бригады. Местное население отнеслось к нам очень настороженно.
Еду мы готовили на открытом очаге, собирая вокруг сухие ветки, питьевая вода была из арыка. Мама и дедушка каждый день выходили на прополку хлопчатника. Работа на поле была полный световой день. За работу платили хлопковым маслом или пшеницей. Этих продуктов едва хватало, чтобы не умереть с голоду…
Дедушка заболел малярией, высокая температура не спадала. Вслед за ним заболела младшая сестренка Зерие. Из медикаментов как лекарство от малярии выдавали только хинин. Местные жители сказали, что чтобы снять высокую температуру надо обернуть тело полевым вьюнком или уложить больного в прохладную воду. Ничего не помогало. Дедушка умер. Вслед за ним скончалась и моя младшая сестренка Зерие…
Согласно постановления ГКО № 5858 СС «О крымских татарах» от 11 мая 1944 года, полагалось, якобы, предоставление нам бесплатно продуктов (мука, крупа, овощи), которые должны были выдавать ежемесячно равными долями на протяжение июня-августа 1944 года. Об этом никто и не знал!
Мама тайком ходила в райцентр, искала работу, в какой-то артели нашла временную работу – вязать из хлопчатобумажных нитей вещи. Оттуда перебралась в районную больницу – работать санитаркой. Нам выделили одну комнату в общем бараке.
Согласно постановлению ГКО № 5859 СС «О крымских татарах» от 11 мая 1944 года обеспечили ли нас по прибытии приусадебными участками и оказали ли помощь в строительстве домов местными стройматериалами? Нет! Постановление и в этой части не было выполнено.
Мама получила денежную ссуду в размере 5 тыс. рублей на нашу семью, но это стало только тяжелым ярмом для нашей семьи. Тогда была страшная дороговизна продуктов: 1кг муки стоил 100 рублей, говорить о строительстве дома было смешно. Эти деньги быстро израсходовались, а возвращать деньги пришлось по тому же номиналу после денежной реформы 1947 года. Мать работала одна, денег на погашение ссуды не хватало, пеня росла… И только после 1950 года, когда из лагерей вернулся отец, они вдвоем сумели погасить злосчастную ссуду.
Самовольное отлучение с территории спецпоселения в 1944-1948гг. строго наказывалось, вплоть до тюремного заключения. С 16-летнего возраста все мужчины и женщины должны были отмечаться в комендатуре.
Малярия добралась и до меня. Мама смогла поместить меня в районную больницу. Она рассказывала, что я долго находился без сознания. Но Аллах дал мне сил на выздоровление.
У нас не было запасов продуктов, мы продолжали голодать. Если маме удавалось обменять что-либо из одежды на продукты питания – мы могли позволить себе какую-то еду. Однажды мы с мамой шли по дороге, и я увидел у обочины скрючившихся людей. Я спросил у мамы: кто они, она ответила: не смотри, они умирают!
Только после снятия комендантского режима в 1956 г. крымские татары смогли поднимать вопросы возвращения на Родину, в Крым. Участники национального движения (Джеббар Акимов, Бекир Османов, Мустафа Селимов и др.) писали письма-обращения, петиции с подписями людей. Зарождалось национальное движение крымских татар под предводительством.
Существенных изменений после выхода Указа ПВС СССР от 28.04.1956 г., согласно которому с крымских татар и других депортированных народов были сняты некоторые ограничения по спецпоселению, не произошли за исключением вышеизложенных.
В 1947 году я пошел учиться в школу в первый класс, в это время мы уже жили в райцентре Янгикурган, куда наша семья перебралась, мать работала в больнице. В 1957 году я закончил школу, поступил в Ташкентский политехнический институт на механический факультет, специальность – сельскохозяйственные машины.
После института я устроился на завод «Узбексельмаш» (г.Ташкент), где проработал 8 лет на разных должностях: мастер производственного участка, технолог, конструктор нестандартного оборудования, инженер-конструктор и далее начальник конструкторского бюро при отделе главного конструктора завода. С 1970 г. – преподаватель Ташкентского аграрного университета (ТашГАУ). В 1980 г. защитил диссертацию кандидата технических наук, с 1982 г. – доцент кафедры механизации и охраны труда ТашГАУ, 1992-1993 гг. – и.о. зав. кафедрой. В 1994 г. с семьей вернулся в Крым. С февраля 1995 г. – заведующий учебно-методическим отделом КГИПИ, с 1998 – зам. заведующего кафедрой «Технология машиностроения» КГИПИ. В настоящее время заведующий кафедрой «Охрана труда в машиностроении и образовательных учреждениях» КИПУ. Делегат II, IV, V Курултаев крымскотатарского народа.
