Перед предстоящими выборами уместно вспомнить некоторые эпизоды из крымскотатарского национального движения, в частности, события на Красной площади в 1987 году. Своими воспоминаниями делится о тех событий Шамиль Военный. По его мнению, эти поведенческие направления в среде крымских татар сейчас не вспоминаются, из них не делают определенные выводы, и они не служат уроком в нынешней обстановке.
Крымскотатарский народ находился в то время в ожидании справедливых решений, которые сулила Перестройка. Хотя интуитивно крымские татары не верили этому, что и привело к событиям 1987 года на Красной площади и известному сообщению ТАСС. Это было очередным коварством государства по отношению к крымским татарам.
Против большинства крымских татар, которые не верили в справедливое решение национальной проблемы государственными структурами, создавались рабочие группы, возглавляемых крымскими татарами, которые уговаривали своих соотечественников в том, что государство само справедливо решит национальные проблемы, ведь оно само объявило Перестройку. Действия активистов-крымских татар в Москве осуждались как экстремистские, дискредитирующие перестройку, и все они объявлялись сторонниками М.Джемилева — пособника политики буржуазного Запада. КГБ разослало по домашним адресам активистов национального движения письма с осуждением их действий, подписанные пятьюдесятью крымскими татарами. ЦК Узбекистана устраивал специальные встречи с группой крымских татар, где действия сторонников Мустафы Джемилева публично признавались экстремистскими. На страницах газеты «Ленин байрагъы» были статья, посвященные осуждению действий активистов на Красной площади с известными ярлыками и эпитетами. Потом такие статьи каким-то образом перепечатывали в газетах Херсонской области, где ранее проживали эти крымские татары.
С одним из этих подписантов я имел тогда беседу, нацеленную на выяснение лишь одного вопроса: откуда он знал мой адрес, и почему я получил это обращение к народу? Хотя меня повез к нему уважаемый нами его койдеш, он при нем старался превратить беседу в ссору. Для меня было удивительно, что этот человек находится в числе осуждающих действия активистов в то время, как его родная дочь с маленьким ребенком на руках требует восстановления своих прав на Красной площади в одном ряду с моими старшими братьями. Но вместо того, чтобы получить объективные ответы на заданные вопросы, я услышал брань с ярлыками джемилевцев. Сегодня, упомянутые критики национального движения имеют возможность проживать в родных деревнях. Интересно то, что некоторые из них живут рядом с самозахватами, которые они осуждали в те годы. Время все выявляет, но извлекаются ли нами уроки из происшедшего ранее?
Этими людьми использовались разные методы работы. Один из них — уважаемый человек, деликатно, доброжелательно советует теще, чтобы ее зять остерегался каких-то джемилевских действий в данный момент, ведь уже имел место факт повторного выселения, трудностей с пропиской в Крыму и т.д. Это очень личное обстоятельство, некоторые из упомянутых людей уже в ином мире, поэтому не буду называть имен. Тем более, тогда некоторыми моими усилиями такая тема закрывалась, хотя и были случаи, когда их объявляли предателями, пособниками КГБ и т.д.
Но тогда некогда было погрязать в междоусобицах. Фуат Аблямитов не раз из Москвы объяснял, что нужны новые люди в столице, необходимо было работать, собирать деньги на выезды, на собраниях объяснять ситуацию, агитировать, что проблему нашу решать только нам, власть себя выявила известными сообщениями ТАСС. Времени на ссоры и разборки между собой не оставалось.
Вербовочное переселение крымских татар в Крым
На государственном приеме в 1967 году мой брат, Рустем, совершил ошибку, поменяв требование о государственности крымских татар на вербовочное переселение крымских татар в Крым. Благо на этом приеме был и мой второй брат, Талят, который и объяснил этот эпизод. Рассказал он об этом с удивлением, считая, что эта тема была закрыта на самом высшем уровне национального движения — на республиканском совещании в Фергане.
Рустем Военный изначально предложил отказаться от этого приема, так как он производился карательными структурами государства, и тогда те обозначили сделать как формат этого приема членами ЦК КПСС. После этого приема руководство национального движения собралось для обсуждения в Фергане. Рустем-агъа в силу своего характера, зная претензии к нему, не поехал туда. Ну а Талят-агъа вместе с Амза агъа Аблаевым обязаны были там присутствовать, так как отвечали за работу национального движения Ташкентской области и как участники приема.
Как рассказал Талят агъа,на этой встрече звучала критика и в адрес Рустема Военного. Участвуя в этой полемике Талят агъа не выдержав сказал: «Разве мы, те, кому при выселении было по 12-14 лет, должны были быть на этом приеме? А где были вы, имеющие опыт партийной работы еще в довоенном Крыму? Ведь вы лучше могли изложить все, почему вы не оказались на приеме? Нами руководил Мухсим ага, инвалид зрения, при всей его эрудиции, он мог многого не знать».
На приеме признавался ошибочным сам факт выселения целого народа и его огульного обвинения. Но, говорилось, что т.к. Крым перенаселен, возможность возращения крымских татар в Крым неосуществима. В этом была их ошибка. Встал Рустем агъа с агитационным вербовочным листом с Западного региона Украины, где говорилось, что Крым нуждается в рабочих руках и что переселенцу бесплатно предоставляется жилье, 400 рублей подъемных и корова. Он практически уличил председателя КГБ Андропова во лжи. Каким образом у него оказалась эта бумага неизвестно. И он, Рустем агъа, предложил, чем делать такое, лучше начать переселение крымских татар в Крым с этими льготами. Далее он продолжал о суверенитете личности, о котором тогда и не помышляли. Министр МВД СССР Щелоков в грубой, угрожающей форме оборвал его, Андропов в поучительной манере напомнил всем, что это говорит школьный учитель, которого надо слушать. Вот и весь обмен о национальной автономии крымских татар в Крыму на приеме 1967 года.
Хоть и не массово, но таким образом крымские татары оказались в Крыму. Однако коварство было очевидным: если одному крымскому татарину предоставляли вербовочные льготы для переезда и денежные средства для этого, то его же родному брату, который переезжал за собственный счет, во всем отказывали. Мало того, судили за отсутствие прописки, не давали работу и т.д. Коварнее поступили с Талятом, которому устно предложили вербовку в какую-то глушь в Крыму, естественно, он согласился. Но документы оформили на человека, помогавшего ему в национальном движении по сбору средств для поездок в Москву — Асана Котяра, в надежде на ссору между ними.
Вокзал Янгиюля помнит проводы семей, выезжавших в Крым по вербовке, такое число провожающих, музыкантов ошеломило весь город.
Так что из всего происходящего надо извлекать уроки жизни. Как говорится «Эр шейде бир хайыр вардыр».
В связи с этим вспомнилось празднование 1 мая 1968 года, где мы отдельной группой проходили перед трибуной, на которой стояло руководство Узбекистана. Возможно я там был самым молодым из всех. Но запомнилось, что очень здорово играла наша труба. Говорили, что это играет Камбуров. Шли мы колонной, было очень много молодежи. Вдруг за две шеренги перед нашей, посередине был развернут транспарант. Все мы поняли, что являемся участниками политической акции. С двух сторон сопровождающие в гражданской одежде прыгнули на плакаты, вырвали их. Наши ряды сомкнулись. Все начали скандировать: «Крымских татар в Крым». Несколько минут простояли в таком скандировании перед правительственной трибуной. Замешательство милиции и людей в гражданском было очевидным. Сразу догадались глушить скандирование бравурной музыкой. Естественно, по телевизору этого не было и вообще об этом все молчали. Судьба так повернулась, что 10 лет спустя в июле 1978 года пришлось поднять транспарант на похоронах Мусы Мамута, там тоже присутствовали люди в гражданском. Но транспарант с текстом «Муса Мамут окончил жизнь самосожжением в знак протеста против национальной дискриминации» уже был в плотном кольце ребят из села Хышлав.
Порой в жизни за 10 лет может так все измениться и только хорошее может даже через долгие годы так сблизить, что покажется, что расстались только вчера. Такой была встреча с Амзой агъа Аблаевым спустя более 30 лет в Симферополе. Он сразу вспомнил меня, моего отца, наш дом. И потом стадион «на кирпичном» в Янгиюле. И все события, в которых я участвовал благодаря ему. В душе я был рад этому, но слукавил, сказав, что многое подзабыл. А он понял меня и плавно перешел к событиям на Красной площади 1987 года, где он тоже присутствовал. Я шутя спросил: «Как руководитель?» и вот тогда я услышал от него серьезный ответ: «Сейчас руководит Мустафа Джемилев, И нам необходимо его поддержать». Я был удивлен этому ответу, так как слышал о некоторых его разногласиях с М.Джемилевым. Я впервые слышал такое от него. Это потом, особенно на последнем Курултае, стало обычным восхваление М.Джемилева. Было еще далеко до структуры Миллий Меджлиса, я был поражен, я знал, что он никакой не льстец.
И тогда он быстро скороговоркой, шутливо развернул разговор о том, что я никак не имел право забыть свою первую юношескую камеру на Бешагъаче в Ташкенте. А я в свою очередь признал его правоту.
А дело было так: я занимался спортом на стадионе в Янгиюле, недалеко находился дом Амзы агъа. И вот в один из дней, когда мне надо было усиленно мотать круги на беговой дорожке стадиона, там появился Амза агъа. Я что-то почувствовал и сбавил бег при сближении с ним. Он шутливо сказал: «Сахт ол, чибынлар артынъда вар». На втором круге я остановился около него, расслабленно разминаясь. Тогда он и дал мне задание сейчас же ехать в Ташкент, на 54 разъезд, где назначена республиканская встреча. Я должен был предупредить, что собрание переносится в район аэропорта.
Многих бывших на собрании людей я узнал, назвался и передал сообщение от Амзы-агъа и вместе с ними отправился в район аэропорта по указанному Амзой-агъа адресу. Из-за перемены места собрания начали поздно: около часа или двух ночи. Нагрянули милицейские машины. Была возможность сбежать, однако какой-то азарт, а может, чувство солидарности охватили меня, и я сам полез в кузов крытой машины. Помню, привезли в какой-то двор, что-то спрашивали, записывали. Запомнилось, что не хотелось спать, хотя и была глубокая ночь, и как завели в большой кабинет. За столом сидел очень опрятный человек в костюме. Но когда от него посыпался шквал мата, я растерялся. Всего я ожидал, но такого мата…? В итоге отвезли нас, нескольких человек, на Бешагъач, в КПЗ. Для нас очистили и подготовили одну камеру.
Я оказался самым молодым — мне было 17 лет. Самым пожилым был Мустафа агъа Халилов, которого из-за возраста сразу отпустили, тем более, что он жил недалеко от этого места. Наутро он принес палку вареной колбасы, сливочного масла, хлеба. Арестованные, которых вели на прогулку, с недоумением и некоторой завистью засматривались в дверное окошечко нашей камеры. Двое или трое суток мы пробыли в камере. Очень задумчив был Айдер Бариев, и мне кажется, каждый из нас думал больше о нем, ведь он недавно только освободился из тюрьмы за участие в национальном движении. Там же был Бекир Куртосманов. При очередном посещении нас Мустафой агъа, я получил от него «тазир» всего за то, что вспомнил четверостишье на крымскотатарском с упоминанием его имени. Я оправдывался, что и мой отец Мустафа и ничего плохого в этом нет. Тогда я так и не понял, почему, когда он уходил из камеры, была хитроватая усмешка в мою сторону; ведь я, наверное, все происходящее воспринимал слишком легковесно и до этого я не раз бывал у него дома, принося или забирая некоторые документы. Потом я понял, что каждый как-то так поддерживал друг друга.
Мои родители и все братья тогда переехали в Крым, я один оставался, доучивался, поэтому, наверное, Амза агъа спустя столько лет, вспомнил об этом. Может, это идеалистические воспоминания, хотя, насколько я знаю, были и разногласия между Амза агъа и моим братом. Амза агъа даже поставил условие, что не придет на сунет-той трех сыновей моего брата, если будет шабашлы той. И веско аргументировал это, но Рустем агъа и Асан агъа, которые зачастую на наших свадьбах были в роли он бий сол бий, настояли на шабашлы тое, аргументируя тем, что Талят весь отдается национальному делу и что кроме зарплат учителя другого приработка нет, и тем более брата никто не оставит от переезда в Крым, а там деньги очень будут нужны. Такие вот междоусобицы, но все с присутствием человеческого понимания, уважения и какого-то национального корневого этикета. Тем более Амза агъа был против переезда Талята в Крым в данный момент, весомо аргументирую совместной их работой в национальном движении по Ташкентской области. И все это я узнаю потом, ненароком в разговоре с моим братом, Талятом. Не было публичных споров, обид или сплетен, ярлыков — это было для них чем-то низким, не свойственным нашему менталитету, и было бы воспринято окружающими как позорящее все национальное движение этого региона.
Но самое главное, их объединял каждодневный системный труд в национальном движении: каждый день после трудового рабочего дня в школе (оба работали в школе им. Горького, Амза агъа вел математику, Талят агъа преподавал немецкий язык) они проводили собрания по районным участкам в городе, выезжали на районные республиканские собрания, проводили сбор денег на поездку в Москву, вели отчет перед собравшимися о проделанной работе, о неиспользованных денежных средствах. В начале 60-х годов они начинали с простого — с того, что призывали к справедливости решения национального вопроса крымских татар, исходя из существующей политики ЦК КПСС, вселяли веру народа в справедливости своих требований. «Той котексиз олмаз» — бесшабашно говорили те, кто совсем недавно перенес чудовищную высылку в Узбекистан, погрязая в будничное после работы пьянство. Это надо было прекращать, объединять чем-то общим, востребованным всеми, что и было сделано. Я был свидетелем того, как женщина благодарила брата, за то, что ее муж уже почти не пьет после работы, с тех пор как стал помогать ему в сборе денег на поездку в Москву или сборе подписей. К нам пришел человек, 25 лет, отсидевший в тюрьме на Колыме, со словами, что не может посещать собрания, т.к. может дискредитировать это дело, но он тоже имеет право на возвращение в Крым и поэтому он сразу сдает 100-150 р., потому что видит и верит, что все делается как надо. Единственный начальник татарин СМУ города Янгиюля, Джавер агъа Мустафаев тоже был с аргументацией, что если он будет на собраниях, если проявится, то он уже не будет начальником, а у него большинство работающих — крымские татары и ему надо выводить в руководящие должности своих земляков (что он и делал в дальнейшем). Поэтому целесообразно, что он будет вносить в десятки раз больше материальных средств и может, принесет больше пользы в такой роли.
Да и сам Эшреф Шемьи-заде встретился с братом, чтобы через него передать в Москву свои профессиональные записи, со словами, что он долго приглядывался и верит, что делается общее дело и очень просит, чтобы об этом мало кто знал и что записи надо сохранить для будущего.
Из-за видимой работы иннициативников, доверие было огромным и именно в эти годы, начало и конец 60-х, можно назвать тем заделом, который, имел свое продолжение в ином виде в 87 году на Красной Площади.
Амза агъа Аблаев при образцовой работе в школе был исключен из членов партии, будучи участником войны, майором. Но с присущим ему юмором рассказывал об этом у нас дома моему отцу с ялыбойскими прибаутками и оптимизмом, веря в скорый переезд в Крым.
Талят агъа «не послушал» желавшего ему «добра» майора КГБ и все же переехал летом 69 года в Крым, где его ждали годы мытарств и изгнание с работы учителя. А ведь даже кгбиста «пробило» тогда и он как бы проявил человечность, рассказав, что ожидает Талят-агъа в Крыму и что ему там не дадут жить. И в Янгиюле уведомляли, что в случае возвращения, такие кадры всегда будут нужны в любой школе города.
Помнится, Амза агъа и Талят агъа возвращались из Бекабада, где проходило республиканское совещание. Очень часто они ездили на мотоцикле с коляской. Так вот, водитель, рахметли Куртсеит агъа, заснул за рулем от недосыпания. Я удивлялся тогда, не понимая, как это мой брат стал так быстро уставать или был настолько нервно истощен! Ведь едим, пьем все вместе нормально, только вот он после работы, если забежит домой перекусить, то хорошо, а так всегда возвращался за полночь. И постоянно люди, распространение, порой печатание информации, собрания, сбор денег, споры, разговоры и т.п. И все это в определенном ритме под неусыпным контролем сотрудников КГБ, партработников. Это был образ жизни, и никто из них не выносил из этого что-то в печать, как это сейчас стало модным, для того, чтобы создать партию или перепартию, потом дать пресс-конференцию, прыскать направо-налево ярлыками, но в целом, паразитировать и разрушать то, что было сделано в тот период начала и конца 60-х годов. Да еще паразитировать и пользоваться былыми нашими благородными наименованиями. Видимо вся страна сейчас такая, общественная формация вокруг нас так живет, но те люди в 60-х смогли жить так, что своим трудом приносили только пользу для своего народа.