Язык недоимперии

08.09.201419:49

Дневник – свидетель перемен

Американская литература 17-го – середины 18-го веков состоит из двух основных частей: первая – это в основном попытки создать оригинальный жанр, часто, правда, мало чем отличавшийся от английской литературы, а вторая состоит из уже более многочисленных бортовых журналов, бухгалтерских и церковных книг и дневников.

Последние в свою очередь считаются ценнейшим материалом, позволяющим понять, как жили люди во время становления Соединенных Штатов (тогда еще колоний), что их тревожило, что казалось важным и ценным.

Дневники вообще часто помогают понять и воссоздать картину происходившего. Во-первых, они рассказывают от имени человека. В отличие от часто заангажированных сводок СМИ и выверенной государственной информации, дневник говорит о том, что испытывал конкретный человек, находясь в конкретной ситуации. Во-вторых, в них, скорее всего, будут незначительные, казалось бы, детали, которые на самом деле могут пролить свет на достаточно важные события. Как, например, настроение людей в ближайшем окружении, цены на продукты на улицах, слухи и городские легенды, являющиеся обязательными спутниками любой эпохи перемен.

Еврей-филолог

Виктор Клемперер родился в 1881 году в семье раввина в Пруссии, изучал романскую и германскую филологии, во время Первой мировой войны пошел добровольцем на фронт, позже был профессором романской филологии в Высшей технической школе Дрездена. С приходом к власти нацистов он был отстранен от преподавания, но спасся от смерти благодаря тому, что жена его была немкой. Тем не менее, он вынужден был работать на заводах, подчиняясь требованиям режима, живя в постоянном страхе ареста.

Единственной отдушиной этого ученого человека стал дневник, который он вел с 1933 года, когда к власти пришли нацисты, и вплоть до 1945 года, когда режим пал. Будучи филологом, Клемперер особое внимание уделял именно тому, как менялся немецкий язык, а вместе с ним и общество на протяжении всего этого времени.

Каждый раз во время обысков Клемперер прятал свой дневник усердней и дальше, чем любые иные ценности в его жизни. И после войны он опубликовал то, что накопилось за долгие 12 лет кошмара, в котором он жил. Мне хотелось бы дать читателю возможность познакомиться с отрывками из дневника Клемперера, который он назвал “LTI. Язык третьего рейха. Записная книжка филолога” (LTI значит Lingua Tertii Imperii – Язык Третьей империи). Своей целью я ставлю донести до читателя, что происходило совсем недавно во время правления режима, который вошел в историю как один из самых кровавых и человеконенавистнических в истории.

Отрывки из дневника

«Нацизм въедался в плоть и кровь масс через отдельные словечки, обороты речи, конструкции предложений, вдалбливаемые в толпу миллионными повторениями и поглощаемые ею механически и бессознательно» (Сравните с современными телепередачами и словами, которые активно вдалбливаются в головы людям).

«На протяжении всего существования LTI его отличали нищета и однообразие… [разрыв] …везде – будь то устная или письменная речь, речь образованных и необразованных слоев – это были одни и те же штампы, одна и та же интонация.» (Вспомните свое последнее общение с коллегами и знакомыми, несогласными с вашим мнением, сколько собственных мыслей и идей у них было, насколько разнообразным был их лексикон?)

«Итак, обязательным для всего света был стиль базарного агитатора-крикуна.» (Обратите внимание на то, как звучит речь людей, рассказывающих о событиях в Украине, например. Сколько в них живых, естественных эмоций в сравнении со строго выверенной агитпропагандой.)

«LTI [язык нацистской Германии] стремится лишить отдельного человека его индивидуальности, оглушить его как личность, превратить его в безмозглую и безвольную единицу стада, которое подхлестывают и гонят в определенном направлении, сделать его частицей катящейся каменной глыбы. LTI — язык массового фанатизма. Там, где он обращается к отдельному человеку, и не только к его воле, но и к его мышлению, там, где он является учением, он учит способам превращения людей в фанатичную подверженную внушению массу» (Здесь, полагаю, вдумчивый читатель сам найдет аналогии)

«Народом» сейчас сдабриваются все речи, все статьи, как еда солью; всюду нужна щепотка «народа»: всенародный праздник, соотечественник, народное единство, близкий (чуждый) народу, выходец из народа…» (Ура-патриотизм и использование слов и понятий, взывающих к самым важным для большинства людей чувствам, практически всегда были и есть спутниками тоталитарных режимов)

«У меня из жалованья вычли сумму на «добровольную зимнюю помощь»; перед этим никто не подумал спросить меня о согласии. Речь идет о новом налоге, от уплаты которого – как и любого другого – уклониться нельзя; добровольность заключается лишь в том, что человек имеет право пожертвовать свыше установленной суммы, причем и это «право» для многих означает практически нескрываемое принуждение.» (Удивительно знакомый подход к «добровольным» пожертвованиям, не правда ли? Спросите у своих знакомых, связанных с государственной деятельностью, сферами образования или медицины, как и для чего в последнее время собираются подобные пожертвования)

«Ведь вчера, когда возвестили о триумфе правительства (93% за Гитлера, 40 млн. «Да», 2 млн. «Нет»; 39 млн. за рейхстаг – пресловутый «единый список», 3 млн. «недействительных бюллетеней»), я был раздавлен точно так же, как и остальные. Я мог только повторять, что, во-первых, результаты были вымучены, выжаты из населения, а во-вторых, при отсутствии какого бы то ни было контроля – подстрижены как надо, здесь та же смесь фальсификации и шантажа, что и в сообщении из Лондона, где якобы восхищены особенно тем, что даже в концлагерях большинство голосовало «за».

«В тот вечер, когда фюрер произносил свою речь в Кенигсберге, один мой коллега, который не раз видел Гитлера и слышал его выступления, сказал мне, что убежден: этот человек кончит религиозным безумием. Я тоже думаю, что он в самом деле склонен был считать себя спасителем Германии, что в нем постоянно боролись мания величия в ее последней стадии с манией преследования и что именно бацилла этой болезни перекинулась на ослабленный в Первой мировой войне и переживший национальное унижение немецкий народ.»

О лжи

Я мог бы и дальше продолжать цитировать Клемперера, благо материала он насобирал достаточно, но я бы хотел закончить эту статью одной очень важной и актуальной по сей день цитатой. Сложно сказать, мог ли ученый хоть приблизительно предполагать в момент написания своего дневника о том, что будет происходить через 60 или 70 лет, но его слова, его мысли оказались актуальными и сегодня:

«Если бы стало возможным (в то время он [коллега Клемперера, этнолог Шпамер] еще считал уместным употребить нереальное сослагательное наклонение) настроить всю прессу, все книги и весь учебный процесс на один-единственный тон, и если бы тогда повсеместно внушалось, что в период с 1914 по 1918 гг. не было никакой мировой войны, то через три года весь мир поверил бы, что ее в самом деле не было». Когда мы позднее встретились со Шпамером и имели возможность спокойно и обстоятельно поговорить, я напомнил ему это его высказывание. Он уточнил: «Да, верно; вы только неточно запомнили одну вещь: я сказал тогда и тем более думаю так еще и сегодня: не через три года, а через год!»