Камин в «Кабинете Кырыма Герая» («Золотом кабинете», «Фруктовом кабинете»)
В архитектуре Турции и Крыма существовал термин «селямлик»: под ним подразумевались те комнаты жилища, которые (в отличие от гарема) были открыты для приема гостей. Этот принцип соблюдался и в жилых помещениях Ханского дворца: их закрытая часть включала Гарем и ханские спальни с цирюльнями в Главном корпусе, а открытая состояла из нескольких залов на верхнем этаже.
И если в ханские времена в Гарем не могла войти ни одна живая душа (кроме хана, евнухов и посетительниц женского пола), а в залах Селямлика не иссякала длинная череда гостей (беев, мирз, придворных, родичей и всех прочих, кого правитель считал нужным принять в своих апартаментах), то в наши дни всt стало наоборот: по Гарему бродят толпы туристов, тогда как ханские гостиные превратились в запретную и недоступную зону. И тому есть причины: эти комнаты в аварийном состоянии. С проваленных потолков косо свисают тяжелые балки, прогнившие полы готовы провалиться под ногами – одним словом, туристам там делать нечего. Когда мы однажды стояли под этими покосившимися сводами, обсуждая, как их спасти, киевские инженеры-реставраторы с горечью отметили, что было бы дешевле построить новое здание, нежели отреставрировать старое. И с чисто экономической точки зрения это было сущей правдой.
Одно дело – заново переложить аккуратные ряды кирпича древних киевских храмов, а совсем другое – подступиться к стенам Хансарая: рыхлые блоки самана, связанные лишь решеткой деревянных балок, давно прогнивших изнутри. Тронь – и всё рухнет… Специалисты, впрочем, могли бы найти решение и этой задаче. Дело оставалось «за малым»: надлежащая реставрация Главного корпуса требовала, как минимум, 30 миллионов гривен, которых музею так никто никогда и не выделил.
Легковесность стен – вовсе не признак неумелости крымских мастеров. Капитальные здания Хансарая убеждают, что они умели строить на века. Просто ханские жилые покои возводились в стиле киосковой архитектуры, который изначально не предусматривал большой долговечности построек (а уж тем более, топота миллионов экскурсантов по старым лестницам и полам на протяжении многих десятков лет). Киосковый стиль строился на философии, которую верно уловили наши инженеры: дешевле выстроить новое, чем починить старое. Жилая часть Дворца задумывалась как живая, меняющаяся структура, которая с течением лет будет дополняться, расширяться и заново перестраиваться в соответствии с вкусами эпохи и предпочтениями каждого правителя.
Простота и дешевизна построек оказались немалым преимуществом в форс-мажорных обстоятельствах. После пожара 1736 года ханы восстановили свой дом не только в рекордно быстрые сроки, но даже с определенной роскошью – при том, что Крым был далеко не богатой страной, а пустая казна и долги перед ростовщиками висели дамокловым мечом над многими крымскими ханами 18 века (достаточно вспомнить, как Кырым Герай всеми правдами и неправдами изыскивал средства для своего обширного дворцового строительства).
Внешний вид зданий Селямлика. Вид на окна «Кофейной комнаты» из Гарема и на окна «Кабинета Кырыма Герая» с Дворцовой площади
Жилые покои Хансарая были тогда возрождены совершенно в новом обличье и это, несомненно, была далеко не первая их перепланировка. Если проследовать за описанием дворца, составленным накануне погрома 1736 года капитаном Манштейном, то в тексте еще можно смутно узнать Зал Дивана и ряд других построек, но поднявшись вслед за капитаном в верхние залы Хансарая – где, как он поясняет, «татарские вельможи справляли свой байрам», – мы сейчас не увидим там ничего похожего на его описания.
Верхние залы «ханских гостиных» включают два широких перпендикулярных коридора, две ниши-балкончика и два парадных зала. Как использовались эти помещения в ханские времена – точных указаний не сохранилось: увы, ни один из многочисленных гостей, побывавших в этих покоях, не оставил описаний. В царские времена две парадные комнаты были известны как «Цареградская» (т. е. Стамбульская) и «Золотой кабинет», а в советское время получили свои названия и остальные помещения. Это было связано с экскурсионным рассказом, который освещал тему ханской дипломатии и, соответственно, приписывал верхним залам различные дипломатические функции.
Первой комнатой на маршруте была «Цареградская», которую методичка для гидов предпочитала называть «Кофейной». Свое прежнее наименование она получила из-за украшавших ее когда-то стенных росписей с видами Босфора (о стамбульской моде на этот сюжет я рассказывал в очерке о Летней беседке), но уже к концу 19 столетия эти росписи были уничтожены, и от Стамбула в этой комнате осталось только имя. Экскурсоводы уверяли, будто здесь слуги подносили кофе иностранным послам перед приемом у хана.
Чашка кофе, этот традиционный символ крымскотатарского гостеприимства, действительно упоминается в некоторых посольских отчетах. Однако подавалась она явно не в этих стенах – ибо все 16 окон Стамбульской комнаты, расположенной прямо над Комнатой евнуха этажом ниже, смотрят прямиком в Гаремный сад. Едва ли ханы потчевали иноземцев, помимо кофе, еще и таким редкостным зрелищем. Потому Стамбульскую комнату, пожалуй, вернее отнести не к Селямлику, а к закрытым, приватным покоям хана – тем более, что и вход в нее устроен отдельный, прямо из Гарема.
Современный интерьер «Кофейной комнаты»
Широкий Т-образный коридор на выходе из «Кофейной» назвали «Посольским залом»: якобы именно тут стражники насильственно ставили иностранных послов на колени перед ханским троном. Как и кофейная церемония, эта деталь протокола тоже имела корни в реальных событиях – и тоже не в этих стенах. Долгий спор Крыма и Москвы о том, наследуют ли крымские ханы права ордынского верховенства над московскими правителями, имел яркое отражение и в дипломатическом этикете. Претендуя на такие права, ханы требовали, чтобы русские подчинялись ордынскому обычаю, по которому страже полагалось силой повергать вассалов ниц перед верховным повелителем – а царский двор, в свою очередь, отстаивал в дипломатических торгах сначала позволение на «добровольное», без насилия, коленопреклонение своих послов, затем на поясной поклон вместо земного и так далее. Однако к моменту постройки этого зала ордынский обычай уже давно был отменен, и ханы не только не заставляли русских посланцев пресмыкаться у подножия трона, но и учтиво усаживали их в кресла напротив себя.
Далее в стенах зала устроены две небольшие ниши. В правой из них фантазия авторов экскурсионного текста помещала ханский престол, а в левой – ансамбль музыкантов, игравших во время аудиенций. В принципе, обе версии (особенно про музыкантов, которые действительно были частыми гостями на ханских ассамблеях) не выглядят чем-то невозможным, однако старые описания называют эти ниши всего лишь каморками для ближайшей прислуги, а наличие в «тронной» нише полок со стенными шкафчиками намекает скорее на буфет, нежели на ложу ханского престола.
Музейные экспозиции в «Золотом кабинете» и «Кофейной комнате». Фото 1970-х гг.
И, наконец, последняя комната «ханских гостиных». Расположившись вторым этажом прямо над Летней беседкой, она носит сразу три названия: «Золотой кабинет», «Фруктовый кабинет» и «Кабинет Кырыма Герая». Это, пожалуй, самое яркое и эффектное помещение во всем Ханском дворце. Обильная позолота, блистающая на колоннах и карнизах, сразу поясняет ее первое название. Крикливое сочетание золота с ярко-красной и ярко-синей раскраской, напоминающее о китайских храмах, выполнено уже после падения ханства и не является изначальным. Местами эти поздние наслоения счищены, открывая росписи ханского времени, куда более утонченные и благородные по цветовой гамме: перевязанные алыми лентами букеты цветов, замысловатые узоры из нежно-голубых листьев, стеблей и архитектурных завитушек.
Промежутки между витражами верхнего ряда окон украшены лепными фруктами, что дали помещению его второе название. 15 чаш демонстрируют райское изобилие слив, винограда, инжира, дынь, яблок, персиков, гранатов, абрикосов, айвы, груш и даже лимонов. Подобные же фрукты, но с добавлением еще и гипсовых роз, помещены и в верхней части камина у западной стены.
Лепные изображения в «Фруктовом кабинете»
По обеим сторонам от камина устроены узкие высокие шкафчики, где как небезосновательно полагают, хранились ханские курительные трубки. (Маленькая глиняная трубка с длинным жасминовым чубуком была в Крыму столь же непременным атрибутом встречи гостей, как и чашка кофе. В Крыму выращивали турецкие сорта табаков – некрепкие, кисловатые на вкус, но чрезвычайно ароматные).
Над шкафчиками, под самым потолком, устроены застекленные ступенчатые полки. Там, по воспоминаниям очевидцев, красовался миниатюрный искусственный сад: среди зарослей крошечных деревьев были расставлены вылепленные из алебастра плоды, цветы, кораблики, птички. Этот игрушечный сад на шести ступеньках напоминал одновременно и о реальных «висячих садах» Хансарая на террасах, и о босфорских пейзажах на стенах ханских комнат. К сожалению, в 19 веке это любопытное украшение исчезло без следа.
Своим третьим названием – «кабинет Кырыма Герая» – помещение обязано стихотворной надписи, что опоясывает все его четыре стены по фризу. Текст надписи – это поэтическое произведение, восхваляющее Кырыма Герая, который в 1760-х годах отремонтировал и украсил Хансарай. Во дворце есть и другой образец этого жанра: панегирик поэта Шейхия над «Фонтаном слёз», посвященный тому же хану. Потому не исключено, что и стих в кабинете мог принадлежать тому же автору. Стихотворение написано весьма витиеватым слогом, и пока современные исследователи работают над его точным переводом, я приведу здесь, чуть отредактировав, пусть и устаревший, и слегка запутанный, но все же красочный перевод этой надписи, сделанный еще в 1849 году:
«Да наслаждается ежеминутно шах, при милости Аллаха, удовольствиями;
да продлит Господь жизнь его и счастье!
Кырым Герай-хан, сын высокостепенного Девлета Герай-хана,
источник мира и безопасности, правитель мудрый.
Смотри!
Вот державная его звезда взошла на горизонте славы и осветила целый мир.
Краса Крымского престола, повелитель великого царства,
рудник кротости и великодушия, тень милости Аллаха.
Друзья его – щедрость и великодушие.
Покровитель природных дарований, щедрый до расточительности:
богатые и нищие тому свидетели.
Да ослепляет Господь солнцем особы его зрение врагов!
Благоволение Аллаха к Кырыму Гераю доказывается тем,
что милостивая тень этого благоволения – радость века его [т. е. правление этого хана – О. Г.] –
осенила вселенную удовольствием.
Смотри!
Этот увеселительный дворец, созданный высоким умом хана,
оправдывает мою хвалебную песнь.
Это здание, его радушием, подобно солнечному сиянию, озарило Бахчисарай.
Смотря на живописную картину дворца, ты подумаешь, что это обитель гурий,
что красавицы поделились с ним прелестью и блеском,
что это нитка морского жемчуга, неслыханный алмаз.
Смотри!
Вот предмет, достойный золотого пера!
Китайский Мани [великий древнеперсидский художник и философ, считавшийся основателем персидской живописи – О. Г.], смотря на этот дворец,
одобрил бы и выбор рисунка, и отличную отделку картин.
Вокруг дворца – свежие лилии, розы, гиацинты.
Сад, разумно расположенный, как бы обрел дар речи;
новая мысль эта расцвела в цветнике души.
Любовник розы, соловей, пал бы к праху ног сада, если бы увидел его.
Итак,
если привлекательное это место мы назовем, как и подобает, рудником радости,
то каждый взгляд на него будет волнующимся морем наслаждения.
Раб придворного праха [т. е. автор стихотворения – О. Г.],
будучи как бы тенью знатности в правление Кырыма Герай-хана
(да будет двор правосудия его открыт и счастлив!),
любя его душевно и сознавая в себе дар попугая [т.е. дар мудрости и красноречия – О. Г.],
так воспел увеселительный его дворец.
Два полные эти полустишия означают хронограмму».
Расшифровка хронограммы (зашифрованной в арабских буквах даты написания стиха) дает цифру 1176 – то есть 1762/63 год: тот самый, что стоит и под росписями стен Большой Ханской мечети, тоже украшенной при этом хане.
…Обернувшись назад на выходе из Фруктового кабинета, можно представить в этих стенах его бывшего хозяина, Кырыма Герай-хана – таким, как его при жизни описывали очевидцы: человеком с «крепким телосложением, благородным обликом, простыми манерами, величественной фигурой, быстрым взглядом и умением переходить от мягкой благосклонности к властной суровости». Отпустив гостей и отложив трубку, хан подходит к окну кабинета и в молчании любуется из-за решеток своим дворцом: возрожденным из пепла, неуничтожимым, преображенным по его повелению и прекрасным, как никогда прежде.
Стих на стенах ханского кабинета – это настоящий гимн Хансараю и эпохе его расцвета. О дворце пишут давно и много. Но для того, чтобы в представлении читателя Хансарай ожил и превратился из лабиринта опустевших залов и чахлых садов в прежний «неслыханный алмаз», никак не обойтись без дара «золотого пера», в секрет которого был посвящен ханский придворный стихотворец.