Говорить о «лагерной прозе» в нашей национальной литературе стало возможным лишь в конце ХХ века – после «перестройки». Объективной причиной такого положения являлось то, что в советское время объёмные произведения на упомянутую тему были строго запрещены, и даже если они были скрытно написаны, заведомо известно – их не напечатают. В этих произведениях описывается весь «судный день», пережитый одним поколением, таким образом, осуществляется стремление пропустить его сквозь сито морали и философии. И у нас есть такие произведения, представители старшего поколения пронесли на плечах и в сердцах описанные в них горькие воспоминания, прочувствовали их изнутри.
Так вот, одним из произведений, описывающих жизнь в лагере, является роман Дженгиза Дагджи «Страшные годы» («Къоркъунч йыллар»), который, несмотря на то, что он был написан в сороковые годы, свет увидел лишь в 1956 году, и второе – в 1988-1990 годы написан роман Ибраима Паши «Живая цель» («Джанлы нишан») (здесь также можно отметить произведения Джевдета Аметова, Сабрие Эреджеповой). В каждом из этих двух произведений с высоким драматизмом описываются испытываемые человеком мучения, если Садык Туран Дженгиза Дагджи, попав в плен к немцам, вкусил ужасную, страшную жизнь концлагеря, то в исторической части романа «Живая цель» мы видим муки, которые испытывал Смаил Темет в сибирском лагере.
Последний, как и Дженгиз Дагджи, был живым свидетелем тех трудностей (попавший в 1944 году в «трудармию» Ибраим Паши оказывается в Кемеровской области). Описание событий с помощью героя даёт возможность писателю, основываясь на художественный вымысел, наблюдать за этим главным героем со стороны. Например, цель того, что главному герою Дженгиза Дагджи было дано имя Садык Туран, имея склонность к политическим взглядам приверженца турецкой идеологии (тюркизма) Зия Гёк Альпа, – показать пример преданности Туранизму. Таким образом, принципиальная разница этих романов в идеологическом направлении состоит в том, что, если в упомянутом произведении Дженгиза Дагджи, несмотря на представленные образы с довольно резким характером и совершаемыми ими грубыми действиями (например, Шишков), у читателей не возникает ненависти к этим личностям, а чувство ненависти возрастает по отношению к создавшим нечеловеческую социально-политическую систему большевизму, коммунизму и фашизму, то в образе Сейдамета Шерифова в романе Ибраима Паши не чувствуется тепло национальных чувств, поскольку он является преданным той системе человеком: он был видным руководителем в Крыму (председатель сельского совета, председатель колхоза, партизан), и в депортации его видели подходящим для выполнения ответственных должностей (комендант, председатель колхоза). То есть, будучи крымцем, Шерифов воплощает в себе противоречивый для своего народа образ. Однако в романе Дженгиза Дагджи неприязнь к национальным и идеологическим врагам объединяет и крымца, и узбека, и туркмена, и казаха, и азербайджанца, и киргиза.
Здесь стоит отметить, что профессор А. Эмирова в своих выступлениях и статьях указывает на то, что у Дженгиза Дагджи не было плохого отношения к русскому народу и его культуре, наоборот, он вырос под воздействием русской культуры и литературы. Поэтому, возможно, любой человек с Крымской земли был своим для Садыка Турана (точнее, надо понимать как для автора; отмечая это, необходимо принимать во внимание то, что в довоенном Крыму между разными народами были тёплые отношения). Вообще, родившиеся и выросшие на Крымской земле – пусть еврей или русский, армянин или грек – связаны один с другим нитью родины. По мнению писателя, у них в крови – помогать друг другу, это – обычное дело. Так вот, один из таких образов – русский по происхождению, уроженец Алушты Гриша Калачёв – представлен в позитивном свете: он – обычный парень, его крымскотатарский хоть и с ошибками, но такой сладкий. В одном из отрывков произведения автор пишет даже так: «Этот Гриша с его татарским был ещё ближе моей душе». Таким образом, писатель создает типичные образы людей, живущих в Крыму и за его пределами…
Беспокоящийся за будущее своего народа и тюркизм Дженгиз Дагджи с большим волнением и трепетом приступает к тому, что начинает рассказывать миру о событиях, произошедших в недавнем историческом прошлом. Постепенно эта тема переходит, может, в главную тему его творчества. Так вот, согласно нашему мнению, в этом произведении важна не его художественность, художественная форма, а поднятие тем и идей, категорически запрещенных для нашего народа по сей день и вообще на протяжении почти всего ХХ века. Внимание читателя приковано к противоречию в душе Садыка Турана, вызванному столкновением добра и зла. Таким образом писатель описывает национальный характер с помощью реальной исторической среды.
Понятно, что освещать господствующую в те годы в Советском Союзе реальную социальную и политическую обстановку, отношения между людьми могли только те, кто, как и Дженгиз Дагджи, вследствие войны смогли спастись, сбежав отсюда. Если бы остался за железным занавесом, как писал одноклассник писателя Рустем Муедин, может, был бы вынужден продолжать сочинять такие пафосные строки «для того чтобы продвигаться вперед в сфере литературы»:
Пока вождь Сталин жив,
Не испытает человек бедствия и неудач.
Выросшее вместе со Сталиным сердце
Никогда не утомится».
(Даий Сталин сагъ олгъанда,
Инсан огълу хор олмаз.
Сталиннен оськен юрек,
Ич бир вакъыт ёрулмаз»).
В финале произведения автор, для того чтобы выразить свою гражданскую позицию, рассказывает о сновидении Садыка Турана, здесь Шишков, бродящий среди свежих могил на новом кладбище, «взяв у каждой могилы униформу, протягивает ее (Садыку Турану)». Через некоторое время видит Шишкова, который «сидит у сухого, безлистного дерева, молча, не двигаясь и уложив руки на грудь, смотрит на ноги распятого на дереве пророка Исы, из измученных глаз Исы на бритую голову Шишкова капает красная кровь». То есть от того, что делают сотрудники управления тех людей, которых представляет Шишков, плачет даже пророк Иса. А главный герой Ибраима Паши, даже несколько раз собираясь наказать Сейдамета Шерифова (побить, опозорить перед народом, не пускать домой), смотрит на это с нравственной стороны и передумывает это делать. Вообще, Смаил Темет – смелый, действующий по-мужски человек. Он строго придерживается мужских законов. Это помогает ему избегать подлости по отношению к другим. В конце концов Шерифова наказывает сама судьба: сделанные им в прошлом чёрные дела ударяют ему в лицо, и он через некоторое время заболевает и умирает. А в романе «Страшные годы» Садык Туран, в сердце которого остался страх, после того, как вкусил запах свободы, выражая свое отношение к появившемуся среди чёрных сил, ставших причиной того страха, противоречию, находит в себе силу воли наконец дать полный ответ, исходящий из глубины сердца, такому нравственному давлению Шишкова, как мысленное обвинение его в продажности – напоминает о том, что они делали на полуострове.
По нашему мнению, именно этот отрывок из композиции этого романа следует рассматривать как кульминацию, здесь великий писатель будто заставил выговориться весь народ. У крымца, пережившего с головы до ног горечь большевизма, коммунизма и фашизма, было право дать такой ответ. Так вот, это смог осилить обладатель такого великого таланта, как Дженгиз Дагджи. После смены эпох в другой политической обстановке свои приговоры начинают выносить и другие наши писатели. Появление этих произведений помогает не только отобразить героический и трагический период в судьбе отдельной личности или народа, но и поставить точку в вопросе появления в нашей литературе произведений, описывающих объективное прошлое реальными цветами.
Так вот, анализируемые романы упомянутых авторов относятся к «лагерной прозе», с их помощью писатели выражают свою жизненную позицию. По их мнению, приключения, через которые прошли главные герои, будучи чуждыми для человеческой натуры, разрушают традиционное состояние и переворачивают жизнь вверх дном так, что те, чьей целью стало разрешение последствий этого, встречаются с большим количеством трудностей на своем пути.
Шевкет ЮНУС
Перевод с крымскотатарского Avdet
