4 истории знаменитых крымских татар о депортации

19.05.201722:13

Мы часто публикуем воспоминания крымских татар о депортации. Как бы больно ни было очевидцам этой трагедии вспоминать об этом, мы, их потомки, должны записывать и хранить их истории, чтобы помнить и не дать забыть. Но, готовя данный материал, мы столкнулись с тем, что воспоминаний, историй наших известных соотечественников, будь то писатели, общественные деятели, историки, артисты, сохранилось не так много. А ведь во многом именно трагедия депортации могла скорректировать их жизненный путь.

Аблязиз Велиев, писатель (1939 г.р.)

«Несмотря на то, что мне было не полных 5 лет, я запомнил такой эпизод. Фашисты, которые квартировали в нашем доме, ели тушенку, и после них осталось много порожних железных банок из-под нее. Я собрал банки, проколол гвоздем в них отверстие и нанизал их на веревку и таскал за собой, они так гремели. Мне это нравилось. Игрушек-то тогда особых не было (усмехается с грустью). Это был мой поезд. А в 1944 уже советские солдаты согнали жителей нашей деревни к конюшне. Тут я вспомнил, что моя игрушка осталась дома, и побежал за своим «поездом». Солдат, охранявший нас, бросился за мной. Я же тогда не знал, что он мог просто выстрелить на поражение. Он догнал меня и ударил прикладом, попал в левый бок, рана кровоточила. Мать долго плакала…

Наш эшелон целый день стоял в Сталинграде. Я прогуливался недалеко от нашего вагона. Народу было много, все куда-то спешили, очень много было эшелонов с орудиями, трофейными машинами. Меня заинтересовала одна из машин –  ЗИС-5, я влез в нее. Слышал голос матери, которая крикнула: «Абляз…», но не отреагировал, наверно, как сделали бы и многие мальчишки-сверстники. Ребенком все-таки был… Прозвучала команда о погрузке, я ничего не слышал. Когда мне показалось, что вокруг никого больше нет, вылез из машины. Вот тут-то солдат и схватил меня за ухо. Притащил к вагону и так забросил меня в вагон, что я пролетел до противоположной стены и ударился о нее. Но меня никто не пожалел. Наш вагон больше не открывали на стоянках и все за это были сердиты на меня. Получил шлепок я и от матери». 

аблязиз велиев

Адиле Эмирова, профессор, доктор филологических наук (1933 г.р.)

«Рано утром, 18-го мая 1944 года, нас разбудил стук в дверь. Вошел офицер с двумя солдатами и объявил, что все татары выселяются из Крыма. Посоветовал взять с собой как можно меньше вещей. а сборы дали 20 минут. Мама ударилась в панику: муж в отъезде (его, как и всех мужчин, призвали в труд- армию), на руках трое детей – от двух с половиной до четырнадцати. С причитаниями она металась по комнатам. А офицер ходил за нею по пятам, присматривался к вещам, говорил, что ему у нас нравится, что он сам здесь будет жить.

Что же взять с собой? Вот это большое одеяло: хватит всем четверым укрыться. О документах (свидетельства о рождении, паспорт, трудовая книжка отца и др.) она и не вспомнила. Я же схватила свое самое большое «богатство»  синий бархатный ридикюль с ручкой-петлёй, в котором хранились две нитки бус, и больше не выпускала его из рук. Мы вышли из дома с тем, что смогли взять в руки. Вышли навсегда. Офицер сам запер входную дверь и взял с собой ключи.

На месте сбора, у моста между Дерекоем и Ай-Василем, на узлах и мешках сидели соседи. Слышались громкие голоса, плач. Ждали долго. Время от времени кто-то уходил домой и возвращался с новыми вещами. Тут мама и спохватилась: не взяла ничего из еды и посуды. Старшая сестра с малышкой осталась там, а мы с мамой садами – по дороге идти боялись – вернулись домой. Двери были заперты, ключей у нас не было. Мама приставила к окнам балкона лестницу, разбила стекла, и я проникла в комнату. По совету мамы, взяла ножницы, кастрюлю, три большие ложки и одну маленькую (для младшей сестры). Сняла с подушки наволочку и насыпала в неё немного муки. Козу-поилицу, купленную две недели назад на последние деньги, мы отвели к соседке, казанской татарке. К ней же отнесли швейную машинку и большой персидский ковёр. Наверно, мама думала, что мы скоро вернемся.

В ожидании машин просидели до самого вечера. Рядом ходили солдаты и офицеры. Несколько раз попался на глаза и тот офицер, который утром заходил к нам. В его руках был мой новый зелёный портфель. В нем что-то звякало. «Наши серебряные ложки», – сказала мама. Он взял их на её глазах. Уже поздно ночью нас погрузили в грузовые машины и повезли через Ай-Петри на какую-то железнодорожную станцию. Ночью же нас посадили в товарные вагоны. Более бойкие и сильные заняли лучшие места – на нарах. Нам досталось место на полу, у самых раздвижных дверей. Первые дни нас не кормили. На каждой остановке все высыпали из вагонов. Женщи- ны быстро сооружали очаги из камней, кирпичей, ставили на них кастрюли, чайники.

Несколько раз мама пыталась сварить взятую из дому тушку курицы. Но не успевала вода даже закипеть, как раздавался крик конвойных: «По вагонам!». И все бежали с горячими кастрюлями в руках и, на ходу цепляясь за протянутые руки, переваливались в вагон. Мама часто не успевала приготовить нам еду, но зато она оставалась с нами. А сколько людей, особенно старых и больных, отстали от поездов и навеки разлучились с родными! А сколько умерших от голода и болезней остались на перронах и вдоль колеи после отхода поездов!

Через некоторое время в вагонах наладился какой-то быт. Были выбраны старосты, которые приносили и распределяли хлеб. На больших станциях несколько раз раздавали суп. Ехали около двадцати дней. Грязь, антисанитария, запах немытых тел. Но мы, дети, быстро свыклись со своим положением, потому что не понимали всей глубины постигшей нас трагедии. У нас появились новые друзья. Как только поезд трогался, мы садились в дверях вагона, свесив ноги (двери закрывались во время переезда через мосты и другие, надо полагать, стратегически важные пункты), с любопытством смотрели по сторонам, радовались хорошей погоде и тому, что «мы едем, едем, едем в далёкие края» (из детской песенки тех лет). Иногда в вагоне раздавалось грустное пение. В нашем вагоне у кого-то нашлась скрипка. А у старшей сестры был хороший голос – меццо-сопрано. Её просили петь, и она пела старинные народные песни под аккомпанемент скрипки. Очень скоро, уже на второй неделе нашего скорбного пути на чужбину, начал складываться вагонный фольклор: сочинялись новые тексты, которые исполнялись на мотивы старых песен. Когда сестра пела:

Къолай дегиль ветандан айрылмакъ. – Как трудно расставаться с родиной!

Биз агълемей, кимлер агълесин? – Кому же плакать, как не нам? – все в вагоне подпевали и плакали.

Наша семья ехала без отца. Его, как и всех взрослых мужчин, за несколько дней до выселения мобилизовали в трудармию. Он был в Симферополе. Заночевал у знакомых. А когда объявили о выселении, ему не разрешили вернуться в Ялту, и он поехал с хозяевами дома. Мысль разыскать нас не покидала отца. 31-го мая, рассказывал отец, их высадили на станции Великоалексеевская (под Ташкентом) и повезли в какой-то совхоз, километров за 5 – 7 от железной дороги.

Ежедневно в течение недели отец ходил оттуда на станцию в надежде узнать что-нибудь о ялтинцах. Утром 6-го июня он сидел в чайхане недалеко от станции. Кто-то крикнул, что идет очередной татарский поезд. Отец бросился к поезду. В каком-то вагоне увидел знакомых, которые сообщили ему, что мы в 17-ом вагоне. Он начал отсчитывать вагоны. А нам тоже успели сообщить, что отец ищет нас. Соседи освободили проход, и мы, три девочки, встали в дверях вагона, высматривая отца. А мама от волнения не смогла встать на ноги: она сидела на вещах и плакала. И вот мы увидели спешащего отца, нашего высокого, сероглазого, самого красивого на свете. Заплакали женщины. Далее отец поехал с нами».

adile

Айше Сейтмуратова, ветеран крымскотатарского национального движения, историк (1937 г.р.). 

«Этот день я никогда не забуду, пока смерть не закроет мои глаза. Помню тревожное лицо мамы, когда среди ночи мы проснулись от стуков в дом. За 15 минут, которые ей дали военные, она только и успела собрать своих семерых детей. Ничего из вещей и продуктов в дорогу взять не смогла – ни хлеб, ни документы. Помню, я плакала, из-за того, что в доме осталась моя любимая кукла, с которой не хотела расставаться. Помню, как нас вывели на площадь, а сосед наш дядя Макляк, русский, с его домом у нас была общая стенка, послал своих детей за продуктами, сложил их в мешочки и стал их кидать нам в толпу. В них были куски хлеба, сухари. Так дядя Макляк спас нас в дороге от голода. Каждый день мы, дети, получали от мамы из его мешочков по сухарику… Позже, в 1947 году, дядя Макляк нашел в нашем доме все оставшиеся метрики детей, документы, единственную фотографию погибшего на фронте отца и отправил все это нам.

Когда нас погрузили в вагоны, для нас, детей, это было огромной радостью. Мы же никогда не видели поезда. Мы радовались и не понимали, почему все вокруг плачут. Уже в пути, изнуренные голодом и невозможностью выйти на улицу, мы тоже плакали и просились из вагона. Эти слезы детские я никогда не забуду и не прощу их советской власти. Но нас всех спасло то, что наша большая семья — дяди, тети, оказалась в одном вагоне.

Родственники в нашем селе все в основном занимались скотоводством и успели взять с собой пастушьи ножи для обработки овечьей шерсти. Они устроили в душном вагоне форточки, сделали отверстие для туалета, которое огородили простыней, чтобы не было запаха параши. У них оказались и одеяла. Так мы избежали возможных болезней и смерти в пути. Бог спас нашу семью.

Мы попали в горную часть Хатырчинского района Самаркандской области, в рудник «Лянгар» – это одна из шахт в горах Тянь-Шаня. Там был чистый воздух, горные источники, что опять-таки нас спасло. Мы не пострадали, как многие наши соотечественники, от среднеазиатской жары и грязной воды в арыках.

Но все равно малярия косила людей. В первые же месяцы умерли двое моих дядей по отцовской линии, а через год – и сестры отца. Они все были пожилые. Умерла мамина сестренка. Маленькие дети тоже не выдержали высылки.

Я была пятым ребенком в семье, а старшие братья очень шустрые были. Они лазили по горам, собирали разные плоды, траву, все, что найдут, несли в дом. Один братишка с 12-ти лет пошел работать, чтобы получить хлебную карточку, другой – с 14-ти. А старший брат, когда ему исполнилось 18 лет, пошел работать на шахту. Благодаря их хлебным карточкам мы выжили.

А однажды, я никогда этого не забуду, мама стояла на базарчике, что-то покупала или продавала, и к ней подошел узбек, попросив за два ведра то ли кукурузы, то ли мамалыги продать ему ее бархатное платье. Мама, не раздумывая, сняла его и осталась в одной рубашке, счастливая, что сможет принести нам еду. Помню, мы тогда намололи много муки и напекли лепешек».

айше сейтмуратова

Айдын Шемьи-заде, доктор физико-математических наук, писатель (1933 г.р.).

«Из нашего дома на Бульваре Ленина нас изгнали немцы. Мы с мамой жили в доме Анифе-битам Боданинской на улице Субхи (сейчас Козлова?). Вместе с нами жила еще Зоре-тизем (тетя по матери, – прим.ред.) с двумя детьми. Когда немцы отступали, советская авиация сильно бомбила Севастопольское шоссе. В доме упала стена. Все мы перешли в большую комнату тоже на Субхи, в которой жила Фатма-енгем с двумя детьми. 17-го мая в Симферополь прилетел отец. Все взрослые сидели за столом, пятеро детей легли спать в расстеленную на полу постель.

Я проснулся от грохота. На стенных часах было 23-30 17-го мая. В комнату из сеней пятилась Анифе-битам, за ней солдат, упиравший в грудь бабушки автомат. Вошел рыжий тип в штатском, объявил, что все должны идти в грузовик, стоящий на улице. Увидев моего отца испугался, его не было в заранее составленных списках. Отец показал этому маленькому рыжему еврейчику (ничего в целом не имею против евреев, просто констатирую факт) документы, из которых следовало, что Эшреф Шемьи-заде вызван из Ташкента в распоряжение Крымского Совнаркома (отец после освобождения из тюрьмы оказался в Ташкенте, на фронт его не взяли из-за близорукости).

Еврейчик сказал, что отец должен покинуть дом и идти куда хочет. Отец сказал, что отправиться вместе с сыном и женой. Он успокоился и стал отдавать команды солдатам, чтобы вывели всех за 15 минут. Моя мама стала свертывать лежащий на полу ковер, солдат запретил брать ковер. Женщины что-то затолкали в мешки и нас вывели.

Проходя через коридор, я хотел взять клеенчатую сумку, в которой были две книжки – солдат вырвал сумку из моих рук. Впоследствии соседки написали Фатма-енгем, что днем рыжик приехал на машине и все из дома вывез, дешевка энкаведешная.

Те боевые офицеры, которые дошли до Германии, вывозили трофеи оттуда, этому рыжему досталось только имущество бедных татар, в том числе моя сумка с двумя книжками, одна из которых была очень для меня ценной – «Волшебник изумрудного города». В машине уже сидели наши из других домов. С Зоре-тизем (сейчас она в Ташкенте, ей исполнилось 102 года) случилась истерика, она плакала и говорила, что нас везут на расстрел. Солдат с винтовкой, который сидел в кузове, плакал и уверял, что везут на вокзал – я запомнил плачущего навзрыд солдатика. Загрузили нас в вагон, провонявший навозом. Везли 12 дней – это был прямо экспресс. Как стало потом известно, другие составы добирались до Узбекистана более 20 дней. По дороге кормили соленой рыбой и не давали воды. Это такая веселая забава у советской власти. Веселого и потом много разного было…».

айдын шемьи заде

Читайте 15 фактов о депортации крымских татар.

Подписывайтесь на наши страницы в соцсетях Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Instagram, а также на канал в Telegram и будьте в курсе самых актуальных и интересных новостей.

Фото аватара

Автор: Редакция Avdet

Редакция AVDET