В адрес Специальной комиссии по изучению геноцида крымскотатарского народа за четыре с половиной месяца поступило 230 заявлений и свидетельств о депортации 18 мая 1944 года. В каждом из них рассказывается о трагических и невероятных судьбах семей наших соотечественников, чья мирная жизнь на родной земле оборвалась самым жестоким образом. Ниже мы публикуем фрагменты из некоторых присланных свидетельств.
Читак Айше, 1928 г.р., уроженка с. Ай-Василь Ялтинского района.
Отец мой – Читак Мустафа – умер в 1933 голодном году. Нас у матери — Читак Бейе, 1895 г.р., осталось 9 человек детей. У отца было небольшое дело, позволившее построить двухэтажный дом, который сейчас находится по адресу: г. Ялта, пос. Васильевка, ул. Репина, 7. Был огромный приусадебный участок, который нас и кормил. Кроме того, мы работали в колхозе и получали трудодни […].
За день до депортации целая вереница пустых машин проехала по дороге в сторону Дёнюм. Мне это показалось очень странным, мы в то время сажали табак в поле. У нас были хорошие знакомы из «русского поселка», который находился в районе современного троллейбусного парка г. Ялты на речке Гува. Звали эту девушка Вера, фамилия ее была Корсак. Она училась в пединституте г. Ялты. Она предупреждала маму о выселении, сказав, что они получили секретное письмо. Но мама не поверила, сказав, что не может быть, мои сыновья служат в армии и воюют на фронте. 18 мая , часа в 4 утра мы были разбужены вооруженными солдатами, на сборы дали 15 минут […].
Составы с людьми охранялись вооруженным конвоем с собаками. Питались кое-как, горячей пищи не было, не было даже кипятка. Однако мои братья (находившиеся на фронте – ред.) читали газеты того времени, в которых писали, что наш народ «уставший от войны» везут на «отдых» в Среднюю Азию. Они «обеспечены» горячей водой, медикаментами, медобслуживанием и т.д.
В туалет ходили на остановках, под вагонами. Очень много пожилых людей и маленьких детей погибло из-за этого на рельсах, когда неожиданно трогался состав, а они не смогли в это время выбраться из-под вагонов. Затем вынуждены были сделать дырки в полу вагонов для этого. Очень хорошо помню один эпизод. В пути была остановка. Мальчик лет десяти (из семьи Бурбаш Бекир агъа, который был тогда на фронте) задремал на ступеньках вагона. Состав неожиданно тронулся, и мальчик упал под колеса, ему отрезало руку. Он, бедный, истекая кровью, второй рукой схватил свою уже отрезанную руку, а односельчанин Адаманов Али-Риза, сняв рубашку, бежал и махал ею, чтобы остановить поезд.
Из 14 человек семьи 7 были дети. Мне в это время исполнилось 15 лет, сестренке Фатме – 13 лет, племянники – мал мала меньше. В момент переселения нашей семье чудом удалось выжить. Но в вагонах люди умирали от голода и болезней, их никто не хоронил. На станциях умерших оставляли вдоль железной дороги […].
Нас привезли в Среднюю Азию, в Узбекистан… В одной комнате селились по 15 человек, Это был пос. Беш-Капа Ургутского района Самаркандской области… Многие умирали от голода, это были дети и старики. Мы же спаслись тем, что умели шить и вязать. Вязали носки, на это добывали немного муки на базаре, чтобы иногда печь лепешки. У нас умерла от болезни племянница трех лет, звали ее Зюре, у других – грудные дети. У одного земляка, звали его Сетмер, умер грудной ребенок, и не было сил похоронить как следует, похоронили как могли, но не глубоко. На следующий день тело этого ребенка таскала по селу собака. До сих пор вспоминаю это с ужасом […].
Меметов Фарык, 1930 г.р., уроженец с. Орталан Карасубазарского района.
[…] В вагоне не было никаких условий, ни воды, ни туалета, дышать было нечем, духота. Люди стали болеть, о медицинской помощи не было и речи. Питание выдавалось один раз в сутки – суп из соленой рыбы, одно ведро на вагон. В пути люди умирали от голода и болезней. Держать трупы в вагонах и хоронить не разрешали, поэтому тела выбрасывали на ходу из поезда.
Нас привезли на Мирзачульский железнодорожный вокзал Ташкентской области, затем началось распределение. Наша семья попала в колхоз Кызыл Къахраман Мирзачульского района Ташкентской области Узбекистана. Нашу семью поселили в маленькую постройку без окон, двери. В 1944-45 годах от голода и болезней умерли 9 человек из 10:
1. Меметов Фазыл – отец, 1898 г.р.,
2. Фазыл Салия – сестра, 1928 г.р.,
3. Фазыл Веджди – брат, 1932 г.р.,
4. Фазыл Сулия – сестра, 1934 г.р.,
5. Фазыл Бедрие – сестра, 1936 г.р.,
6. Фазыл Тензиле – сестра, 1938 г.р.,
7. Фазыл Асан – брат, 1940 г.р.,
8. Фазыл Союн – сестра, 1940 г.р.,
9. Фазыл Сенар –брат, 1944 г.р.
В живых остался я один, воспитывался в детском доме. […]
Мамутов Зейтулла, 1926 г.р., уроженец с. Партенит Ялтинского района.
[…] На момент выселения в состав семьи входили:
1. Мамут Эмирусеин, 1985 г.р., – отец;
2. Мамут Шерифзаде, 1898 г.р., – мать;
3. Мустафева Урие, 1920 г.р., – жена старшего брата фронтовика;
4. Мамутова зарема, 1941 г.р., – дочь брата;
5. Мамутов Зейтулл, 1926 г.р., – я;
6. Мамутов Мансур, 1930 г.р., – младший брат.
[…] Мой старший брат, Эмирсали Мамутов, 1915 г.р., был в списках призывников в самом начале войны – в июне 1941 года – отправлен на фронт.
Мой средний брат, Сейфулла Мамут, 1921 г.р. был призван 20-го декабря 1940 года в Карелию, защищал Ленинград и после тяжелого ранения скончался от ран в ленинградском военном госпитале в 1943 году, о чем имеется запись в Книге Памяти, том 3.
17 мая на 1944 года на окраину села Партенит подъехала колонна из 12 машин (американских). В каждой машине, кроме водителя, было по два солдата. Жители собрались на площади перед единственной в селе крымскотатарской школой и организовали угощение приехавшим. Гуляние продолжалось до 23.00, потом все мирно разошлись. Никакой агрессии не наблюдалось.
18 мая в 3.00 утра в дверь постучали. Эти же солдаты объявили, что крымские татары выселяются из Крыма, дали 15 минут на сборы. Родители начали плакать, не понимая, что случилось. Тогда я спросил: «Только нашу семью выселяете?». Мне ответили: «Всех крымских татар из Крыма». Мама кинулась к сундуку, но один солдат ее грубо оттолкнул. Тогда она взяла одно одеяло, дала мне ведро, наполовину наполненное мукой. И пошли на туже площадь перед школой, уже оцепленную солдатами. Там все жители стояли до рассвета, а в 6.00 дали команду грузиться в машины. Солдаты вели себя грубо, оскорбляли ни в чем неповинных людей […].
Бейтуллаев Февзи, 1930 г.р., уроженец с. Каракчора Лориндорфского района.
Состав семьи на момент депортации:
- мать Бейтуллаева Абибе (1905 г.р.);
- брат Бейтуллаев Фезазий (1922 г.р.);
- сестра Бейтуллаева Зера (1924 г.р.);
- сестра Бейтуллаева Зекие (1929 г.р.);
- я, Бейтуллаев Февзи (1930 г.р.);
- сестра, Бейтуллаева Алие, (1937 г.р.);
- брат Бейтуллаев Рефат (1939 г.р.);
- брат Бейтуллаев Решат (1940 г.р.);
- брат Бейтуллаев Ният (1941 г.р.);
10. брат Бейтуллаев Ленур (1942 г.р.).
[…] Отец – Бейтуллаев Битал в начале войны был мобилизован в Трудовую Армию, после чего мы с ним не встречались и его судьба нам не известна. Брат отца – Бейтуллаев Бари, в начале войны был мобилизован в ряды Красной Армии. Успешно окончил службу, впоследствии, после депортации , нашел свою семью в Узбекистане.
После освобождения села от немецких оккупантов у нас в доме поселились 4 военных. Накануне 18 мая никаких подозрений на выселение не было, даже те военные, что жили у нас в доме, не предупредили. 18 мая 1944 года рано утром нас всех разбудили, заставили быстро одеться и вывели на место сбора. Не помню, сколько было военных, ясно помню как выгоняли с оружием, подгоняли прикладами оружия. Было много шума, слезы, крики […].
В пути мы были 22 дня, на конечную станцию прибыли 10 июня. Наш состав остановился на станции Китаб Кашкадарьинской области УзССР. На перроне уже стояли в ожидании арбы. Нас погрузили на них и повезли за 30 км в колхоз «Кизыл Шарк» Китабского района. Нас распределили к местному узбеку Мухтар-ака. Его семья очень сочувственно относилась к нам, помогала чем могла. В первые дни пили мутную воду, ели что могли найти: шелковицу, кое-какие фрукты. Начались эпидемии: дизентерия, тиф, малярия. За первые годы депортации из 22-х семей переселенцев, что жили в кишлаке, остались всего 3 семьи. Вымирали семьями из-за болезней […].
Вся наша семья поочередно переболела дизентерией, малярией.
В 1944 году умер младший брат Ленур […].
Только после того, как немного акклиматизировались и немного окрепли – брат, старшие сестры и я начали работать в колхозе на хлопковых полях. Зароботную плату выдавали деньгами и продуктами. Семья уже не так голодала. Никуда выезжать не разрешалось регулярно отмечали в комендатуре Было очень строго, за нарушение строго карали.
В 1947 году от малярии умер брат Фезазий.
В 1953 году от инфекционной болезни умерла сестра Алие […].
Эмирвалиев Нури, 1934 г.р., уроженец села Отузы Судакского района.
На момент выселения в нашу семью входили:
- мать Эмирвалиева Атидже (1912 г.р.),
- я – Эмирвалиев Нури (1934 г.р.).
- Но мы объединили две семьи, чтобы было легче:
- бабушка – Мусаева Мусемма (1872 г.р.),
- сноха – Мусаева Айше (1920 г.р.),
- племянница – Мусаева Музине (1939 г.р.),
- племянник Мусаев Таир (1940 г.р.).
Жили в доме из 3-х комнат, во дворе времянка […].
Учился во втором классе.
В 1941 году были мобилизованы в Красную Армию и на фронт: отец – Исаев Эмирвели (1905 г.р.), дядя – Мусаев Сейтмамут (1912 г.р.). В восточной части Крымских лесов в партизанском отряде участвовала моя тетя Сейдалиева (Велиева) Медине, в данный момент проживает в Керчи.
18 мая 1944 года, ночью, когда мы спали, под утро, пришли два вооруженных солдата. Громко постучали в двери, мы перепугались, мать открыла двери, а солдаты без объяснения дали команду собраться за 15-20 минут и пойти на край деревни возле кладбища. Растерявшаяся мать пихала в мешок что под руку попадется, а мне сказала, чтобы узнал у деда Иса в чем дело и как нам быть, а он жил недалеко от нашего дома. Когда я прибежал к дедушке, он мне говорит, чтобы мы оделись потеплее и взяли с собой побольше еды.
Когда мы с матерью уходили из дома, оставив все имущество и все хозяйство, она плачет и говорит, что отец на фронте, пятилетняя моя сестренка умерла от брюшного тифа, а нас двоих отправляют неизвестно куда. Когда мы вышли на улицу, то увидели, как толпой шли жители деревни: женщины, старики и дети с мешками на плечах. Примерно через несколько часов собрали все население деревни на краю, возле кладбища, а население примерно 900-1000 семей. Стариков, женщин и детей конвоировали солдаты, были установлены с 4-х сторон сбора пулеметы. Так продержали людей целый день и ночь. Только на следующий день, под утро погрузили на машины «студебеккеры» и отправили в сторону города Феодосии […].
В вагонах не было никаких условий. Не было воды, туалета, дышать было нечем, духота. Во время остановки двери вагона открывали и закрывали сопровождающие солдаты. Когда проезжали Перекоп, учитель географии Алиф-оджа сказал, что мы проезжаем границу Крыма, наша Родина остается позади, а нас везут дальше, но мы не знаем куда. В это время в вагоне все люди начали плакать, некоторым стало даже плохо, плач стоял всю дорогу […].
В пути следования в вагонах люди болели и были случаи, что умирали. На первой же остановке старались хоронить умерших и бывали случаи, когда просто не успевали оставляли возле железной дороги. Никакого медицинского обслуживания и врачей не было. Дети постарше во время остановки поезда уходили искать воду, бывали случаи, когда отставали от поезда и пропадали без вести. Так случилось, что с нашего вагона отстали от поезда девочка и мальчик лет 14-ти, а их мать -Айше-абла Бенсеитова — плакала всю дорогу и потом еще несколько лет. С каждым днем следования ставало все холоднее и холоднее, были видны высокие таежные леса, тогда все люди нашего эшелона поняли, что нас везут на Урал, и нас охватили страх и переживание.
На 21 день следования мы прибыли в г. Соликамск Пермской области (тогда она была Молотовская). Солдаты дали команду выгрузиться всем людям и пойти к реке Кама на пристань и грузиться на пароходы и баржи. Оттуда двое суток на пароходе людей везли вверх по течению реки Кама и Вишера, в г. Красновишерск.
12 июня 1944 года мы прибыли в г. Красновишерск, несмотря на летний месяц, здесь лежал снег, нас развозили на санях, сперва в городскую школу. На второй день переписывали каждую семью и отправляли в городскую баню, потом на место назначения. Одни семьи оставались по распределению в городе, а некоторые семьи увозили далеко от города, в таежные деревни на расстояние 60-80 км. […]
Дедушку Ису с семьей вселили в деревню Тепловка в 5 км от города. А нас оставили в г. Красновишерске, дали квартиру по ул. Пролетарской, д.12., кв.5, учитывая, что семья фронтовика. Хорошо, что мы сохранили письма от дяди, которые получали по полевой почте перед высылкой.
С 12 июня 1944 года началась суровая каторжная жизнь для крымскотатарского народа на Дальнем Севере, на Урале […].
Первое время в 1944 году не давали никаких продуктов и медикаменты, а после в конце 1945 года на каждую душу семьи дали продукты: крупы, пшеницу, сухое молоко и копченую рыбу, но это хватило нам на несколько месяцев. Никакие ссуды не давали, хорошо что в нашей семье было трое работающих женщин: мать работала в бумкомбинате, сноха и ее сестра работали в пожарной команде комбината. Всем работающим давали по 600 грамм хлеба, а детям и иждивенца – по 300 грамм в день по карточной системе. Зарплаты не хватало на пропитание семьи, потому что все было дорого. Положение крымских татар было крайне тяжелым, мороз до 40-50 градусов, неприспособленность к северным условиям, плохо обутые и одетые […].
Во время комендантского режима мы не имели право покидать место жительства без разрешения коменданта. После продолжительной болезни в 1946 году весной умерла бабушка Мусемма, через 40 дней по неизвестной причине в больнице умер племянник Таир. Смерть Таира была внезапной. Мы его с температурой понесли в больницу и оставили там. Оказывается, его искупали в ванне и уложили в холодную палату. После этого мальчик посинел и застыл. Это было для нас второе переживание […]. В лето 1946 года я ходил проведывать дедушку Ису (по отцу), который проживал с семьей в деревне Тепловка. Они жили в бараке, дети работали в леспромхозе по заготовке леса. Через несколько месяцев, когда я поехал в деревню проведывать дедушку, его и бабушки в живых уже не было, их похоронили. После длительной болезни Фадме, которая участвовала в партизанском движении в Крымских лесах (в книге Мельникова «Сыновья уходят в бой» имеется ее фотография), тоже ушла из жизни в возрасте 21 год.
После этих всех переживаний, тяжелых условий жизни, сильного холода на Урале, мать заболела и больше не смогла работать на производстве. Врачи дали ей медицинское заключение – инвалид 2-ой группы.
В 1947 году жизнь стала еще хуже, некому стало кормить семью. Летом мне подростку пришлось оформиться на сезонную работу на кирпичный завод. Мать, когда ходила на ежемесячную отметку, каждый раз просила коменданта о разрешении на выезд к сестрам, которые проживали южнее на 500 км от нас в Чермезском районе. В конечном счете оттуда нам пришел вызов, и комендант разрешил мне с матерью выехать к родственникам […].
После войны мы получили от военкома письмо о том, что отец Исаев Эмирвели пропал без вести […].
В 1948 году 7 июня, после школы я пошел на производство работать сперва в качестве маркировщика леса, а потом приемщиком, через год сплотчиком леса на участок Иньвенского Рейда «Камлесосплава» в Чермезском районе. В этой организации работало очень много людей разных национальностей. Были крупные бригады из состава крымских татар, которые добросовестно выполняли производственные задания. Управляющий говорил: «Мои косяки на производстве – это крымские ребята». Потому что мы жили компактно в бараках, в каждом бараке было около 8-10 семей, а их было на участке 10-12 бараков. Нас можно было поднять в любой нужный момент при аварийных ситуациях, а это у нас было часто, потому что мы работали на воде, на Каме на больших сооружениях […].
После длительной болезни и всех переживаний 2 мая 1959 года скончалась мать, ей было всего 46 лет. Смерть матери стала для меня большим ударом, потому что я потерял последнюю опору и самого близкого мне человека на свете. Умирая, она сказала: «Сынок, я знаю, что не увижу больше Крыма – умру здесь на чужбине. Но ты вернешься. Если откроются дороги, привези мне на могилу горсть родной земли».
Завет матери я выполнил в 1983 году.
Расим Юнусов. Нас привезли к эшелону, который стоял в поле, и стали грузить в скотские вагоны, где нечем было дышать от запаха и такого количества людей. Люди полусидя дремали на голых досках, лежать места не было. Туалета в вагоне не было, еду выдали на следующий день: соленая хамса и почему-то мука. Это было полное издевательство. Воду для питья набирали на остановках, если успевали и было во что набирать. Люди умирали в пути, нам детям, чтобы мы не испугались, говорили, что не нужно смотреть на покойников.
Потом нас погрузили на баржи, плыли по реке, никто не знал, куда мы плывем. Я вспоминаю один страшный эпизод, когда плыли на барже: женщина молодая с грудным ребенком стояла у края баржи и вдруг вместе с ребенком выбросилась в воду. Это происходило на моих глазах. Никто из охраны даже не стал ее спасать.
Розиле Меметова. В Беговате наших людей поселили в землянки – это глубоко выкопанные в земле длинные сооружения (40 — 50 метров и шириной 10-15 метров) без окон, только крыша, покрытая землей и вырытые ступеньки для спуска. Заселяли нас по 70-80 человек, старики, мужчины, женщины, дети, больные – все вместе. Я никогда не забуду Беговатских землянок, они с детства перед моими глазами. Люди умирали семьями, обычно у нашего народа семьи были большими, много детей. Поэтому от голода, кишечной инфекции (дизентерии, брюшного тифа), от завшивленности (сыпного тифа), малярии умирали в первую очередь дети и старики. Хоронить умерших было некому, все были настолько обессилены, что еле шевелились, а мужчины еще не вернулись с фронта. Зимой положение наших людей стало еще хуже. Смерть косила людей, попавшие в больницу больше не возвращались, землянки превратились в могилы,
Леннар Тызыков. В первый год проживания на высылке мы всей семьей заболели малярией, от чего умерли мои сестренки Тызых Найле (1941 г.р.) и Тызых Дияре (1943 г.р.), а также бабушка Гарак Тевиде (70 лет). Заболевания среди крымских татар были массовыми вследствие неустроенности и недоедания. Некоторые семьи вымерли полностью.
Рукие Мамутова. Весной началась эпидемия тифа. Я тоже заболела и пролежала без сознания 12 дней. Когда я пошла на поправку, в мою палату привезли маму тоже без сознания. Меня выписали через 20 дней, а мама умерла в больнице 12 апреля 1945 года. Ей было всего 42 года. Умерших людей уносили в морг, и сваливали с носилок штабелями друг на друга. Чтобы забрать маму и похоронить, папе пришлось убрать несколько трупов и достать из-под них тело матери.
Следом за мамой заболела сестра Нурие и брат Ремзи. С больными обращались тоже жестоко. Я была свидетельницей того, как санитарка стаскивала с умирающей женщины рубашку. Та, сопротивляясь, поцарапала санитарку, которая закричала: «Подыхаешь, а еще командуешь и царапаешься!»
Адавие Османова. На стройке моя мать с другими соотечественниками жила в освобожденной для строителей конюшне. На стройке был тяжелый физический труд, механизации не было. Люди были истощены работой и голодом, много людей погибло на стройке. Моя мать в 1947 г. трагически погибла на этой стройке, утонула. Осенью 1944 г. умирает самая младшая сестренка – Османова Левае, от голода, бабушка остается жить в сарае одна. В 1947 г. бабушку забирает в свою семью её старшая дочь, единственно оставшаяся в живых из пятерых детей.
