Я, Айше Гугу, девичья фамилия Ваапова, родилась 15 июля 1928 года в селе Куркулет Ялтинского района, Крымской АССР, крымская татарка. На момент выселения нас было четверо: мама – Гульзаде Ваапова, 1894 года рождения, моя беременная сестра – Фатьма Ваапова, 1924 года рождения и Амет Ваапов, 1925 года рождения.
В момент депортации мы находились в селе Куркулет (ныне село Лавровое) по улице Орта маале. Школы были закрыты, мы работали, занимались земледелием. У нас было два дома (один двухэтажный, второй одноэтажный), две коровы, 10 баранов, 20 кур, сады, виноградники, много земли. Мебели было много: кровати, комоды, шифоньеры, буфет, столы, стулья. Все было из орехового дерева. Много было медной посуды.
В Красную Армию мобилизованы мои братья, дядя, зятья, также брат Ваапов Амет – 16 мая 1944 года.
17 мая 1944 года мы работали в поле, сажали табак, когда в наше село въехало много машин с солдатами. 18 мая, около 5 часов утра, к нам постучали. На пороге стояло двое военных, майор и рядовой солдат, в руках они держали автоматы. Мы услышали: «У вас есть пять минут, выходите, садитесь в машину, ничего с собой не берите». Мама успела взять свой Коран, в нем было несколько фотографий.
Нас оскорбляли, нам угрожали, направляли на нас автоматы, называли предателями, грубо выталкивали из собственных домов. Всех собрали возле мечети. Потом всех погрузили в немецкие грузовики и повезли на станцию Сюрен Бахчисарайского района. Каждую машину сопровождало по два солдата с автоматами. С нами была наша соседка, старая женщина умирала на наших глазах. Солдаты тащили ее по камням, бросили в машину, потом, уже в вагоне, она умерла. Тело женщины оставили на первой попавшейся станции. Грузили нас в товарные вагоны по 50-60 человек. Вагоны были очень грязные, мы сидели вплотную прижавшись друг к другу. Среди нас было где-то 15 детей и три беременных женщины. У одной беременной открылось кровотечение. С ней было еще двое маленьких детей, 4-летний и 6-летний малыши. Дети остались с нами, а их маму высадили умирать посреди пути.
Вагоны запирались на замок снаружи, нас не кормили, медицинскую помощь не оказывали. На остановках мы успевали только набирать немного воды. Больных было очень много, умерших оставляли на перронах. Вскоре в нашем вагоне умерла старенькая бабушка, потом молодая девушка. Их тела сгрузили на остановке, так и не похоронив. Один раз в сутки раз солдаты приносили два ведра баланды на весь вагон, и каждому по 100 грамм хлеба.
09 июня 1944 года наш эшелон прибыл в Узбекистан (Андижанская область, Шарихан). Встретили нас как зверей, с камнями в руках. Всех погрузили на арбы и повезли в самые далекие, отсталые, бедные колхозы. Меня с сестрой и мамой, а также соседку и ее двоих детишек отправили в колхоз «Яш Ленинчи». Нас выгрузили около сарая, в котором находился скот. Относились к нам, как к дикарям, продукты и медикаменты не давали, мы вынуждены были побираться. Мы ходили и побирались, кто-то дал ложку, кто-то старую кастрюлю, кружку… Я даже не представляю, как мы выжили. В конечном итоге, к нам подошел мужчина, представился бригадиром, он велел нам пропалывать хлопок. На работе в поле у меня заболели глаза, маму укусил скорпион. Она долго болела, но выжила. У сестры близился день родов, она чувствовала себя скверно.
Я поехала в Шарихан, обратилась в комендатуру, там меня оскорбили, сказали, что если еще раз приду, меня посадят, а потом просто выписали пропуск, чтобы я вернулась в колхоз. Я была очень голодная, и глаза безумно болели. Стояла 50-ти градусная жара, идти пешком не было сил. Я стала просить милостыню, мне дали немного хлеба, я немножко поела, остальное оставила для родных.
Когда я пошла в поликлинику, чтобы там что-то сделали с болью в глазах, меня снова выгнали. В спину я услышала: «Предателей не лечим!» Потерянная, я бродила по неизвестным местам два дня, зашла в какой-то двор, хозяйка дома дала мне немного воды и хлеба, пожалела, обещала устроить к себе на работу и предложила пожить у нее. Она была татаркой из Казани. Итак, добрая женщина устроила меня на работу в артель «Социализм», где ткали материю. Женщина взяла меня к себе ученицей, мне дали талоны на хлеб (500 грамм в день). Иногда она подкармливала меня супом, угощала чаем. Так я прожила у нее месяц. В конце июля сильно заболела мама, настало время родов у сестры. Женщина, у которой я жила, разрешила нам пожить в сарае, который находился в ее дворе. С нами вместе поселилась еще одна семья. Так мы переселились в Шарихан. В комендатуре об этом не знали.
Через знакомых нам стало известно, что моя старшая сестра, Зера, с двумя детьми, беременная, оборванная, опухшая от голода, находится в Беговате. В Крыму она вместе с мужем Рустемом жила в Алупке. Муж сестры, Рустем Эсмедляев, был призван в Красную Армию, служил в Севастополе, а Зеру в день депортации остановили прямо на улице, посадили в машину и увезли, не разрешая даже зайти домой, чтобы одеть детей. Мы сообщили сестре наш адрес, молили, чтобы она любыми путями добралась до нас. Через две недели ей удалось приехать. Вскоре она родила, роды были сложные, мы еле спасли Зеру, а малыш ее не выжил. После родов Зеру положили в больницу, она взяла с собой младшую дочь, потому что у нас совсем не было места. Через несколько дней девочка умерла. Малышке сделали какой-то укол в больнице, матери ничего не объяснили…
Наступила зима, минус пятнадцать, все занесло снегом. Мы не знали где похоронить мою племянницу, тогда мы наскребли что-то из наших скудных сбережений и отдали мертвую девочку сторожу, чтобы он ее похоронил.
8 августа 1944 года Фатьма родила девочку. Мы с сестрой работали, нам давали по 16 кг. пшеницы на семью. Нужно было идти в комендатуру, чтобы взять талоны на пшеницу. Идти мы туда боялись, так как мы скрывались. Покидать территорию спецпоселения было строго запрещено, иначе – 25 лет лишения свободы. На учебу нас никуда не принимали. Мы все же решились, взяли с собой детей и пошли, потому что другого выхода просто не было. Комендантом были Мазалов и Алимдшанов. Они нам угрожали за то, что мы без разрешения переехали. В конечном итоге, детей мы посадили им на стол и сказали, «заберите детей, а нас всех посадите. В тюрьме хоть крыша будет над головой, да хоть какую-то баланду дадут». Дети стали плакать, нас отпустили.
Люди голодали, болели, каждый день лишал жизни полсотни человек. Хоронить их было некому. Мы опять пошли в комендатуру, сказали, что будем сидеть, пока нас не посадят. Таким образом, нас взяли на учет в Шарихан, дали талоны на пшеницу.
В 1945 году стали выдавать ссуду на 5 000 рублей. Мы ее получили, купили самое необходимое: посуду, детям одежду, немного продуктов. На этом деньги и закончились. Булка хлеба тогда стоила 100 рублей. При такой жизни выжить было невозможно. Ссуду пришлось возвращать в размере 7000 рублей, когда хлеб стоил 10 рублей. Ни на какую работу нас не принимали, мы нанимались на временную работу за одну лепешку.
В 1946 году мой жених, Решат Гугу, приехал из города Болохово Тульской области. Комендант сказал нам, что если Решат не уедет, его посадят в тюрьму. Но без меня он уезжать отказывался. Мы поженились. Я была беременна, мы решили уехать вместе, как у нас говорят «ольмуш эшек борудан хорхмаз». За десять дней мы кое-как добрались до г. Болохово. В городе мой муж работал парикмахером, в тресте Красной Армии «Уголь». Сам он родился в 1922 году в селе Дегирменкой Ялтинского района. Был на фронте. На передовой линии, на перевале Алуштинского района его контузило и ранило в ногу. Раненых привезли в алуштинский госпиталь. Немцы оккупировали город, раненые, те, кто мог ходить, успели убежать, остальных застала смерть. Когда нас выселяли, мужа мобилизовали в трудовую армию, он попал в город Болохово, Тульской области.
Когда мы приехали, я встала на учет под фамилией мужа. Мы прожили в Болохово до 1952 года, очень тосковали по родным и близким. Вскоре нам дала вызов свекровь, мать мужа, и под стражей нас – меня, мужа и дочь – сопроводили в г. Самарканд, поселок Суперфосфатный. Как только мы прибыли, нас отвели в комендатуру. До 1956 года мы отмечались в комендатуре, в 1956 году нас сняли с учета. На работу стали брать только как рабочую силу. В нашем поселке был химический завод, был там коммутатор, и требовался работник на должность телефонистки. Я решила попытать удачу, меня взяли на двухнедельный испытательный срок. Когда я научилась работе, меня попросили принести паспорт на оформление. При оформлении, увидев мою фамилию и национальность, мне сообщили, что крымской татарке нельзя работать телефонисткой, а только на стройке рабочей.
До войны я доучилась до 6 класса татарской школы в городе Симферополе. В период депортации нам не разрешали учиться, да иунас была совсем другая школа – школа выживания.
Спустя годы я закончила курсы бухгалтера в Самарканде, устроилась на работу табельщиком в Электромонтаж, постепенно я доработала до должности главного бухгалтера, а в 1983 году ушла на пенсию по возрасту.
В 1988 году мы с семьей переехали в Крым, в город Джанкой. Очень жаль, что мама, дядя, свекровь, тети, сестры, племянники умерли в Узбекистане. Мама так мечтала о Родине, но не дожила…
