«Идите домой, у вас мать есть…»

11.05.201215:17

Психологи утверждают, что большую часть своих черт характера, навыков и умений человек получает от других посредством подражания, следования примеру. В младенчестве это попытки установить контакт с окружающими с помощью повторения звуков и движений. В детстве – проникновение в смысл человеческой деятельности через игры, в том числе ролевые.

В юношеском возрасте подражанием, по сути, является идентификация себя с определенным кумиром, принятие правил и взглядов социальной группы ради принадлежности к ней; в зрелом – обучение профессиональной деятельности.

Когда я задумываюсь, кому же я подражаю в своей жизни, кто был кумиром моих юношеских лет, ответ ко мне всегда приходит сразу и только один. По-другому просто быть не могло – уж очень поучительны и жизненны были истории моих бабушек и дедушек, рассказанные мне в детства. Одним из таких рассказов я хотел бы сегодня поделиться с вами:

«До депортации мы жили в селе Темеш-Вакуф Сакского района. Семья у нас была большая – аж 9 детей: Месут (1920), Иззет (1923), Севие (1925), Сервер (1927), моя бабушка Фадме (1929), Ава (умерла в детстве еще в Крыму), Шазие (1935), Садий (1937), Султание (1939). Нашего отца звали Абдульмеджит. Он был человеком необычайно работящим: в своем огороде сеял табак, лук, чеснок и затем продавал это все на базаре; занимался животноводством. Его редко можно было увидеть дома отдыхающим, казалось, вся жизнь его состояла из кропотливой постоянной работы. Благодаря ему семья наша считалась в селе зажиточной. Как-то раз даже вместе с одним односельчанином отправили подводу с сельскохозяйственными товарами в Баку. От семьи подводу сопровождал старший сын Месут. Торговля прошла успешно, Месут вернулся с кучей подарков для родных. Нам, еще маленьким детям, особенно в радость и в диковинку была «къара-хурма», привезенная из дальних земель. Мама наша, Селиме, под стать отцу была очень работящей женщиной, хорошей хозяйкой. Вырастить девятерых детей не каждому под силу.

Когда пришла война, Месута сразу забрали в армию. После войны он нашел нас в Узбекистане в 1946-ом. Иззета, которого председатель колхоза отправил на учебу в ФЗУ в Севастополь, тоже забрали оттуда в армию. Его увидеть больше не удалось, он был убит на фронте».

Потом пришли немцы. Бабушке время под их властью запомнилось в основном насильственной конфискацией живности. «Начав с самой зажиточной в селе семьи, они, наставив на отца пистолет, заходили в хлев и забирали по 3-4 барана в день. Отец порывался, конечно, воспротивиться этому, но его удерживали всей семьей. Пятилетний Садий цеплялся за его ноги, штаны и плача уговаривал: «Баба, не ходи!». Так и закончились за 2-3 недели примерно 40 баранов. А немцы потом переключились на другие семьи».

Пришел 1944-й, Крым у немцев отбили. Радовались люди: как-никак свои, эти уж в обиду не дадут. Никто и не подозревал тогда о грядущих переменах.

«Как раз примерно в этот момент нам пришло уведомление о смерти Иззета. Он умер в госпитале в городе Бобруйск Воронежской области. Врач писал отцу слова благодарности за столь хорошо воспитанного, мужественного сына-героя. Трижды Иззет попадал с ранениями в госпиталь, дважды, поправившись, возвращался на передовую, но третье ранение оказалось летальным.

А в начале мая 1944-го года, за две недели до черной даты, всех взрослых мужчин селения, способных работать, забрали в трудармию. Попал туда и наш отец. Старший брат Сервер в этот момент был в больнице: в результате неудачного стечения обстоятельств и посредством разбросанных повсюду боеприпасов ему оторвало ногу. Из больницы его выписали уже много после 18 мая и сразу же выдали денег на дорогу – он нашел нас в Узбекистане летом 1945 года. В день депортации, 18 мая, Севие не было дома – она поехала к отцу в военкомат, чтобы передать ему еду и одежду. Она смогла нас найти уже в вагоне.

В 5 часов утра трое солдат с автоматами разбудили мать и нас, детей, и, подгоняя окриками, выгнали из дома. На сборы у нас было не более 10-15 минут, из дома мы успели прихватить только деньги и несколько кусков вяленого мяса. Мама постоянно плакала, ей было до боли обидно: из четверых взрослых мужчин (муж и трое старших сыновей) в момент депортации дома не было никого – двое на фронте (где один и погиб), муж в трудармии, 17-летний сын в больнице. Вагоны, к которым нас привезли, были предназначены для перевозки скота. Все село, а это порядка 40 семей по 8-10 человек, загнали в один вагон. Вокруг царили уныние и непонимание происходящего: за что? зачем? куда? Когда взошло солнце, вагоны уже были загружены людьми и закрыты. В вагонах не было окон, воздуха катастрофически не хватало, заполненные животным смрадом тесные вагоны были полны вшей.

Ехали примерно 22 дня. Изредка выдавали кашу, супы. На остановках, если она предполагалась долгой, мы пытались что-то приготовить из того, что было захвачено из дома. Никакого медицинского персонала среди сопровождающих конвоиров не было и в помине. За время, проведенное в пути, в нашем вагоне, не выдержав лишений и трудностей пути, умерли 3-4 человека, старые и больные люди в основном. Их просто выкидывали из вагонов по пути.

Когда приехали в Узбекистан, людей стали оставлять на разных станциях и развозить дальше по совхозам. Таким образом, мы вшестером (Селиме анам, мен, Севие, Шазие, Садий ве Султание) попали в совхоз «Баявут». По разным отделениям совхоза новоприбывших по 5-6 семей развозили на мотовозе (что-то вроде работающего на солярке трамвая без корпуса, предназначен для перевозки грузов, с появлением автомобилей изъят из пользования). По прибытии нас, прежде всего, отвели в баню – мы все были грязные и вшивые, невыносимо чесались. В отведённом для нас доме поселили 4 семьи, каждой досталось по комнате примерно 3 на 4 метра. Фактически мы жили под открытым небом, крышу из растений трудно воспринимать всерьез. Спали на полу.

Каждый день переселенцев вывозили на работу на хлопок. Нас было двое работоспособных вначале – я (15 лет) и Севие (19 лет). Маме стало очень плохо за время, проведенное в дороге, и в первые дни после депортации, работоспособной она не была. Питались впроголодь, в основном тем, что выдавали пайками за работу на хлопке (по 500 гр. хлеба рабочим и по 200 гр. иждивенцам – всего 1 кг 800 гр. хлеба на нас шестерых). В те дни от голода не могли спасти даже деньги – продуктов просто не было, как и чистой питьевой воды. Приходилось процеживать гнилую воду с червяками, другой возможности не было. Не было и одежды, и взять было негде. Но маме удалось из старого одеяла скроить и сшить 3 юбки для старших сестер. Однако вскоре маме стало совсем плохо (что-то с пищеварительной системой), и я оставалась дома приглядывать за ней и младшими, Севие работала одна. Мама отказалась обращаться к врачу, отчасти пытаясь сберечь таявшие с катастрофической скоростью сбережения, и отчасти наслушавшись историй о профессионализме и отношении медицинского персонала.

Голод, крайняя нищета, холод, болезни уносили по несколько жизней в день. Хоронить было некому, не было сил. Трупы людей засыпали землей, но уже на следующий день эти насыпи бывали разрыты – шакалы. Зимой 1945 года нас постигло еще одно испытание – все 3 старшие дочери, я, Севие и Шазие, заболели тифом. В больнице лежали втроем на одной кровати – больных было очень много, преимущественно, крымские татары. Мама, к тому времени сумевшая встать на ноги, постоянно приходила к нам, заботилась и ухаживала. Как только мы смогли ходить, нас сразу же выставили из больницы – «У вас мать есть, пусть дома за вами смотрит», сказали нам. Как будто накаркали – 17 апреля 1946 года нашей мамы не стало».

Как они жили после этого, что ели и чем укрывались от холода битам точно уже и не помнит. Говорит, с помощью оставшихся денег пытались наладить хозяйство. Когда приехал отец в 1947 году, у них был небольшой огород, полмешка кукурузы и козочка, считалось, что голодная смерть им не грозит. Отец с помощью веток и гвоздей сделал топчан. На заработанные в трудармии деньги купили корову. «Жизнь начала налаживаться…»

Прошли годы, выросли дети, родились внуки, крымские татары вернулись в Крым. «Первым делом после переезда в Крым я захотела увидеть дом, где родилась, и село, в котором провела детство, испить воды из домашнего колодца в попытке утолить многолетнюю жажду. Но село мое лежало в руинах, все дороги к нему поросли травой. Я нашла лишь полуразрушенные стены дома, где росла, и плакала, прижимаясь к ним лицом и губами, вспоминая прошлое и людей, которым не было суждено преодолеть эту поросшую колючками и крапивой многолетнюю дорогу домой…»

Говоря словами известной песни, наши дедушки и бабушки были как раз теми людьми, которые «не прогнулись под изменчивый мир, но он прогнулся под них». Осознавая вдруг, какое влияние на меня оказали мои бабушки и дедушки, я отчетливо начинаю понимать свою ответственность перед будущими поколениями. Ведь каждый из нас уже сегодня предопределяет характер и судьбу своих детей и внуков. Искренне желаю всем не краснеть, рассказывая им о своей жизни!

О Великий Создатель! Мне не нужно все злато этого мира, и красотою пусть кичатся те, кому без этого жизнь не в радость. Единственное, о чем я осмеливаюсь просить Тебя – пошли мне столько страданий и препятствий, сколько необходимо для того, чтобы, когда я, в конце концов, предстану перед Тобой, моя душа была так же чиста и уверена в своих деяниях, как Их души… И они встретили меня Там с улыбкой…