Набережная в Евпатории. Литография 19 в.
Крым, несмотря на свою небольшую территорию, настолько разнообразен, что, перемещаясь между разными его городами, каждый раз как будто попадаешь в новую страну. Каждая новая местность заметно отличается от предыдущей и пейзажами, и архитектурой, и памятниками, и даже типичной погодой. А если бы не потрясения и геноциды 20 века, то не меньшим разнообразием отличалось бы в разных городах и население: ведь еще лет сто назад коренные крымскотатарские жители каждого крымского региона имели свой особый диалект, обычаи и даже облик; был неодинаков в разных городах и состав национальных меньшинств: тут можно вспомнить Карасубазар с его крымчаками, Балаклаву с ее греками и ряд других примеров.
Странствия по Крыму и за Перекопом различаются просто-таки разительно. На материке пересекаешь непривычно огромные пространства, мимо тебя проносятся десятки однотипных, едва отличимых друг от друга городов. А в Крыму сделай два шага – и ты уже совершенно в иной вселенной. Сонные туманы Керчи и раскаленное плато Симферополя, рассыпанная по южным пляжам Ялта и укрытый в можжевеловых ущельях Бахчисарай, многопалубный белый лайнер Севастополя и острые клыки скал, окруживших Судак – всё это не спутаешь даже с закрытыми глазами: море, степь и леса в каждой местности имеют свой особый аромат.
Один из таких непохожих на прочие миров расположен на западе полуострова: там, где на узкой прибрежной полосе степные суховеи веками сражаются с морскими бризами. Одно из моих любимых зрелищ в путешествиях по западному Крыму – это наблюдать в пути, как вдалеке на горизонте постепенно вырастают белые кварталы Евпатории. Вид большого города, по мере приближения медленно поднимающегося из волн или рождающегося, как мираж, среди пустынных равнин, всегда впечатлял меня.
Евпатория на морском горизонте
Уверен, это зрелище производило столь же сильное впечатление и на путешественников прошлых столетий – только картина, раскрывавшаяся перед ними, была совсем иной: вместо белых многоэтажек перед ними вставали длинные желтые стены городской крепости и силуэты высоких башен с многочисленными шпилями минаретов за ними.
Прошлое этих краев известно довольно-таки отрывочно. Ученый мир сравнительно неплохо изучил существовавший здесь в античное время древнегреческий город Керкинитиду, пусть большая ее часть и наглухо погребена под асфальтом и зданиями современных кварталов. В общих чертах известна и история средневекового Гёзлева. А вот что происходило на этом берегу на протяжении более тысячи лет между угасанием Керкинитиды и рождением Гёзлева – не скажет в точности ни один специалист. Этот «темный период» местной истории изучен еще весьма недостаточно.
Официально считается, что Евпатории 2500 лет: древнегреческие географы упоминали Керкинитиду еще в 5 веке до нашей эры. Но Керкинитида – вовсе не прямой предшественник Гёзлева-Евпатории: древний город погиб под натиском скифов, и прошли многие столетия, прежде чем здесь снова затеплилась жизнь. Принято считать также, будто средневековый Гёзлев был основан османами – и скульптурный портрет завоевателя Крыма, Мехмеда II Фатиха, даже помещен на современном юбилейном мемориале рядом с портретами Геродота, Митридата Евпатора и Екатерины II. Влияние турок на историю Гёзлева было немалым, они соорудили здесь первую крепость в 15 веке, однако приписывать им основание города неверно: в окрестностях Евпатории есть следы средневековых сооружений, выстроенных куда ранее, чем тут появились османы.
Выход города на сцену истории столь же похож на постепенно формирующийся из тумана мираж, как и зрелище его медленного появления на горизонте при приближении. В разных средневековых источниках разбросаны единичные мимолетные упоминания о каких-то торговых пунктах на здешних озерах, где продавали то соль, то невольников, но ничего более определенного о поселениях на этом берегу, увы, не говорится. История города до строительства тут османской крепости чрезвычайно туманна: возможно, имеют под собой основания глухие отголоски преданий о том, что город был основан еще в ордынские времена, если не раньше.
«Козлов или Евпатория». Гравюра 19 в.
Не меньше загадок представляет и название города. В ханских документах и на монетах оно зафиксировано как «كوزلو» (что можно прочесть и как «közlev», и как «gözleve» и даже просто как «közlü»). Существует несколько красивых интерпретаций этого топонима, которые выводятся от слов «köz» и «ev» и переводят название города как нечто наподобие «дом с глазами», или, выражаясь образнее, «тысячеокая крепость» — которая как будто всматривается в дальние морские горизонты своими бойницами. Эти поэтические толкования весьма живописны, но их достоверность ослаблена тем, что топоним «Гёзлев», по всей видимости, возник задолго то того, как здесь возвели крепость с бойницами, ибо даже средневековые итальянские морские карты уже в 14 веке показывают на месте Гёзлева хоть и сильно искаженное в латинской передаче, но все же узнаваемое название Grossida. Лично я больше склонен согласиться с теми языковедами, которые напоминают о втором значении слова «köz» — не «глаз», а «родник, источник». Окна в стенах – не слишком большая невидаль, чтобы служить главным отличительным признаком города, способным даже дать ему имя, а вот драгоценный оазис родниковой воды между выжженными солнцем степями и солеными волнами – «достопримечательность» достаточно заметная и редкостная, чтобы вокруг него возник город.
В подземельях под иссушенными равнинами Западного и Северного Крыма плещется вдоволь пресной воды – надо лишь уметь добыть ее с большой глубины. В разных глухих уголках крымских степей до сих пор можно встретить древние колодцы, потрясающие своими размерами: пятиметровые в ширину скважины уходят вглубь на 50, а то и на все 100 м. Их неизменная черта – гнездящиеся в кладке внутренних стен птицы, тучей вспархивающие из-под земли при появлении человека. Иногда встречаются и целые гидросистемы на арабский манер, когда в ряд на большом расстоянии устроены сразу несколько скважин, примыкающих к единой водосборной галерее, проложенной глубоко под землей.
Вокруг средневекового Гёзлева было устроено несколько таких колодцев. При помощи механизмов, приводимых в движение конской силой, драгоценную воду перекачивали оттуда в систему подземных водоносных кяризов, которые, словно кровеносная сеть, доносили влагу до каждого уголка города, наполняли его многочисленные фонтаны и делали эту засушливую местность пригодной для проживания не менее 15 тысяч человек. Галереи средневековых кяризов (давно уже засорившихся без ухода) до сих пор густо пронизывают евпаторийские подземелья и порождают городские легенды о «тайных ханских ходах» чуть ли не до самого Бахчисарая.
Гёзлев был уникален тем, что являлся единственным приморским городом, находившимся под суверенитетом Крымского ханства. Все остальные крымские порты – Керчь, Кефе, Судак, Инкерман, Балаклава – находились под властью Османской империи и в любом из них крымские ханы были, хоть и почетными, но всего лишь гостями. Все перечисленные города были в 1475 году захвачены османами у вассалов Крымского ханства: генуэзской Каффы и княжества Готии. Османская победа не слишком обрадовала Гераев: христианские соседи (особенно генуэзцы) платили Крыму немалую дань, и крымские ханы были в их владениях не гостями, а полновластными покровителями и «старшими братьями». Но спорить с султаном не приходилось: османское завоевание официально считалось священной войной, джихадом, возражать против которого считалось бы вероотступничеством. Столь же противозаконным, впрочем, было бы и со стороны султана захватывать хоть клочок земли другого мусульманского правителя. Потому гёзлевские берега, не принадлежавшие прежде христианским государствам, турки оставили во владении ханов – и лишь помогли возвести здесь крепость.
Шторм в Евпаторийском заливе. Гравюра 19 в.
Гёзлевский залив не имел для османов стратегического значения: он слишком мелок, чтобы сюда могли зайти тяжелые турецкие галеры. Кроме того, здешний порт полностью открыт западным ветрам, лишен укромных гаваней и потому небезопасен – не раз случалось, что сильные шторма выбрасывали на берег даже большие суда. Очень яркий пример этому был в 1854 году, во время Крымской войны, когда сильнейшая буря погубила тут множество английских, французских и турецких военных кораблей. (Впрочем, жители города придумали, как поставить эти дикие ветра себе на службу: вокруг Гёзлева были выстроены десятки ветряных мельниц). При всем этом, малопригодность мелководного и неспокойного порта для военных нужд ничуть не уменьшала его привлекательности для легких торговых судов: в теплое время года, когда утихали шторма, на волнах залива качались сонмы турецких парусных лодок-фелюк, приплывавших сюда из-за моря за товаром.
На протяжении своей истории Гёзлев развивался не столько как османская военная база (в отличие от, например, Кефе), сколько как важный торговый центр Крымского ханства. Со стороны суши сюда в огромных количествах стекались богатства крымских степей: кожи, шерсть, молоко, масло, просо, соль, а также множество прочих товаров из из-за пределов Крыма (не исключая и невольников: широко известной, но статистически довольно мизерной «статьи» гёзлевского экспорта в Турцию) – а со стороны моря лодки везли сюда турецкие изделия (главным образом, ткани). Оживленная торговля во многом определила сам облик Гёзлева: тут существовали многие сотни торговых лавок и до 20 постоялых дворов, ряд которых имел вид настоящих крепостей с башнями и бойницами. У Гёзлева, чьи склады ломились от всевозможного ценного товара, были свои причины ограждаться надежными стенами: к его берегам, помимо турецких торговых фелюк, нередко подступали и боевые лодки «черноморских флибустьеров» — запорожских казаков.
В следующих очерках на страницах газеты я расскажу о каждом из наиболее примечательных сооружениях Гёзлева: его прославленной Ханской мечети, его банях и текие. А первым памятником, о котором пойдет подробный рассказ, будет Гёзлевская крепость – та самая, что первой поднималась на рубеже степей и моря перед глазами восхищенных странников.