Палачи остались безнаказанными. Несломленные народы

11.05.20160:19

Депортация чеченцев и ингушей 23 февраля 1944 года.

Чечено-Ингушетия не была под немецкой оккупацией, а переход «на сторону немцев» наблюдался только со стороны казаков терских станиц, которые в тот период не входили в состав Чечено-Ингушской АССР. Таким образом, официальные причины выселения – «сотрудничество с немцами» и угроза советскому тылу – не выдерживают никакой критики.

  В октябре 1943 г. в Чечено-Ингушетию в рамках подготовки выселения ездил с целью сбора данных об «антисоветских выступлениях» заместитель наркома НКВД Б.Кобулов. По итогам поездки он составил докладную записку, в которой приводились сфальсифицированные цифры о якобы массовом количестве активных бандитов и дезертиров. «Кобулов! Очень хорошая записка», — указал Берия на докладе и дал ход подготовке операции «Чечевица».

Подготовка к проведению депортации была тщательно замаскирована. Вводимые в Чечено-Ингушетию войска НКВД были переодеты в общевойсковую форму. Чтобы не вызывать лишних вопросов у местного населения, администрация объясняла появление большого количества войск проведением крупномасштабных маневров в горной местности в преддверии крупного наступления Красной Армии в районе Карпатских гор. Карательные отряды располагались лагерями близ селений и в самих селениях, ничем не выдавая своих истинных целей.

Операция «Чечевица» началась в ночь на 23 февраля 1944 г. Чеченские и ингушские селения, расположенные на равнине, были блокированы войсками, а на рассвете все мужчины были приглашены на сельские сходы, где они сразу же и задерживались. В небольших горных селениях сходы не проводились. Особое значение придавалось быстроте проведения операции, что должно было исключить возможность организованного сопротивления. Малейшее неповиновение пресекалось применением оружия.

Уже 29 февраля Л.Берия отчитался об успешном завершении депортации чеченцев и ингушей, общее число депортированных – более 400 тыс. человек.

Выселение чеченцев сопровождалось множеством инцидентов и массовыми убийствами мирных жителей. Крупнейшей массовой казнью стало убийство свыше 700 человек в селении Хайбах Галанчожоского района, совершенное 27 февраля 1944 г.

В докладе Берии отдельно упоминаются высокогорные районы. Увязли в них каратели. Неожиданно в горах выпал крупный мокрый снег, и аулы, в которых жили, в основном, пастухи со своими семьями, оказались просто отрезанными от равнинной части Чечено-Ингушетии. Исполнение плана депортации оказалось под угрозой. Но родина дала приказ. И его выполнили. Любой ценой.

Отряды НКВД просто ходили по аулам и уничтожали людей. В селе Тийста была полностью расстреляна семья Ахмеда Мударова – 8 человек, больных тифом и не имеющих никакой возможности спуститься с гор к эшелонам. Среди убитых – дети от 5 до 8 лет. Самого Ахмеда (1892 г.р.) проткнули штыком и скинули в пропасть. Он остался жив и спустя 50 лет дал показания: «Людей преследовали в горах и на месте уничтожали. На дорогах лежали трупы, убирать их было некому. Юную жену Саламбека Закриева обнаружили на дороге спустя два дня после расстрела. Их двухлетнего сына Сайхана нашли рядом, сосущим грудь матери».

«В Хайбахе остались те, кто в силу своей болезни, старости или по другим причинам, не могли самостоятельно передвигаться, – это из свидетельских показаний Айбики Тутаевой (1892 г. р.) – Им было обещано, что прилетит самолет, и всех заберут оттуда».

 По горным дорогам, занесенным снегом, сами НКВДшники на «студебекерах» едва передвигались. Единственное, что они могли, это устроить своеобразный сборный пункт в Хайбахе (тогда колхозе им. Берия). Пока одни, чтоб не возиться, уничтожали горцев на местах, другие, сгоняли народ в крошечный аул. Вот так и получилось, что более семисот чеченцев – в основном больные старики, женщины и малолетние дети – оказались под открытым небом, без еды, транспорта, окруженные операми полковника Гвишиани, имеющего прямую радиосвязь с Берией. Вывезти этих людей с гор не было никакой возможности. Усилился ветер, и снег повалил с еще большей силой. А докладывать в Кремль было уже пора.

Чекистам, застрявшим в горах, не хотелось проблем. Куда деть столько людей они не знали. Загнали их в конюшню – сидите. Помогли утеплить продуваемый всеми ветрами сарай – густо обложили сеном.

Ночью в конюшне раздался крик младенца. За ним еще! Плакали не те малыши, которые весь день до того дрогли на ветру, ожидая своей участи спецпереселенцев. Другие. Это Хеса Газаева родила двух близнецов. Наутро полковник Гвишиани поинтересуется – кого? Ему ответят, что мальчиков. «Стало быть, бандиты» – улыбнется он. В момент этой улыбки полковник уже знал, что ждет новорожденных. Времени вдоволь пожить на этой земле им оставалось совсем немного – пока полковник выпьет пару стопок коньяка «для сугреву» и поднятия боевого духа.

Наступил момент, когда возглавляющий операцию начальник Дальневосточного краевого управления НКВД полковник Гвишиани отдает команду поджечь конюшню.

Обложенная со всех сторон колхозная конюшня мгновенно вспыхнула. Когда она оказалось объятой пламенем, огромные ворота рухнули под натиском людей, и обезумевшая толпа хлынула наружу. Жуткие крики детей, стоны, ужас на лицах тех, кто уже успел выскочить из пепла, горящие живые люди, на которых лопается и расползается кожа. Гвишиани хладнокровно скомандовал: «Огонь!». Из сотен стволов раздались автоматные очереди. Впереди бегущие падали под градом пуль, заслоняя собой выход. Через несколько секунд образовалась гора трупов, которая не позволила никому выйти. Ни один не спасся…

Через несколько часов на пепел пожарища полил дождь. Он поливал обгоревшие кости 110-летнего Туты Гаева и его 100-летней жены Сари. Смешивал с землей пепел сгоревших матерей, чьи сыновья воевали и гибли в эти минуты на фронте. Превращал в ничто крохотные останки Хасана и Хусейна – близнецов, родившихся и проживших в конюшне всего семь часов. Пытался растворить в своей свежести запах горелого человеческого мяса. Смывал следы «студебекеров». Крупными каплями колотил по древней сторожевой башне – единственному строению, оставшемуся от аула.

А внизу, на равнине ,выселяемых людей грузили в железнодорожные вагоны-«теплушки» и вывозили в Казахстан и республики Средней Азии. При этом переселенцев практически не обеспечивали ни нормальным питанием, ни топливом, ни медицинским обслуживанием. По дороге к новым местам жительства тысячи людей, особенно дети и старики, умирали от холода, голода и эпидемических заболеваний.                                                                                                                                    

А в это время в городах и селах шел массовый грабеж. Вывозилось все: ковры, кинжалы, одежда, именные вещи, драгоценности, а так же книги, рукописи, картины. Книги и рукописи обливали бензином и сжигали. В огне сгорели редчайшие фолианты древности, прозаические и поэтические сборники писателей Чечено-Ингушетии, фольклорные книги, учебники…

Уголовным делом о Хайбахе занималась военная прокуратура России. Там оно и заглохло.
Умер в глубокой старости в своей постели палач Хайбаха Гвешиани. В деле о Хайбахе полностью приведен список из более семисот фамилий офицеров Госбезопасности, награжденных за участие в акциях выселения. Берия, Кобулов, Круглов и Серов удостоились полководческого ордена Суворова I степени, еще 13 высших чинов НКВД — ордена Суворова II степени, третий среди них — М. Гвешиани.

Ибраим Военный

Свидетельствует Дзияутдин Мальсагов

24 ноября 1956 года Президиум ЦК КПСС принял постановление о восстановлении национальной автономии чеченского и ингушского народов. В декабре из Казахстана и Киргизии в Москву была вызвана большая группа представителей нашей интеллигенции. В этой группе был и я. После многочисленных бесед и проверок в ЦК отобрали несколько человек для формирования Оргкомитета. На период восстановления республики тот Оргкомитет должен был взять на себя функции правительства и Верховного Совета. Председателем Оргкомитета стал М.Г.Гайрбеков, его заместителем назначили меня. в Оргкомитет был включен Тангиев Абдул-Хамид.

 

В конце декабря 1956 года состоялось первое заседание Государственной комиссии по восстановлению ЧИАССР. Председателем комиссии был Анастас Иванович Микоян, членами — Маленков, Ворошилов, Сабуров, Первухин и другие.

 

Как-то Гайрбекова, Тангиева и меня неожиданно пригласили в Кремль к Микояну. Там шло заседание Государственной комиссии.

 

Микоян объявил, что мы приглашены для обсуждения границ будущей республики. С планом определения границ выступил завотделом ЦК Чураев. По этому плану с востока пять чеченских районов — Ножай-Юртовский, Веденский, Саяса-новский, Чеберлоевский и Шароевский должны были отойти к Дагестану, Горная зона республики — Итум-Калинский, Галанчожский, Галашкинский районы передавались Грузии, Пригородный район — Северной Осетии.

 

Мы с Тангиевым резко выступили против подобного определения границ республики. Мы объяснили, что Пригородный район — это сердце Ингушетии, что в этом районе находится селение Ангушт, от которого произошло само название ингушей. Если один район (Галашкинский) — отдать Грузии, другой (составляющий 40 процентов ингушской территории) — Осетии, где же будут жить ингуши?..

 

После Пригородного района мы перешли к восточным и южным границам.

 

— Как вы собираетесь восстанавливать республику, Анастас Иванович, — говорю я Микояну, — отдав пять районов Дагестану, три Грузии и один Осетии?

 

— Мы планируем оставить в составе республики два района от Грозненской области, — отвечает он.

 

— Это положения не исправит, Анастас Иванович. Люди будут против, вы же, по существу, лишаете нас родины. Так не получится никакой республики.

 

Тангиев Абдул-Хамид выступил очень резко и поддержал меня.

 

После нас выступил первый секретарь Дагестанского обкома партии и сказал, что от пяти районов Чечено-Ингушетии он отказывается, и людей своих оттуда переселит в Дагестан. Потом встал секретарь компартии Грузии и сказал: «От горных районов Чечни и Ингушетии мы тоже отказываемся». Тогда вскочил со своего места Агкацев (первый секретарь Северо-Осетинского обкома партии) и заявил, что Пригородный район он просит оставить в Осетии для того, чтобы создать там очаг дружбы между ингушами и осетинами. Осетия примет всех выселенных оттуда ингушей, поселит их в районе и в городе Орджоникидзе.

 

Почувствовалось, что Микоян и другие готовы удовлетворить эту просьбу. Мы поняли — район отдают. Я думаю, была предварительная договоренность.

 

После заседания я и Тангиев поехали к жившему в Москве профессору Дешериеву. Там мы до утра готовили записку в Президиум ЦК. Утром с этим документом пришли в гостиницу, собрали нашу делегацию и, ознакомив с ситуацией, попросили подписать его. М.Г.Гайрбеков и все без исключения члены делегации подписали этот документ. Это был протест против передачи Пригородного района Северной Осетии. С ним Тангиев и я пошли в ЦК. Один экземпляр мы отдали помощнику Хрущева Шуйскому и попросили организовать нам встречу с Никитой Сергеевичем.

 

Позже мы узнали, что наша записка дошла до Хрущева, и он по этому вопросу заслушивал Микояна и других членов комиссии. Но они убедили его решить спор в пользу Осетии. Так было совершено преступление против ингушей.

В январе 1957 года Оргкомитет начал свою работу в Грозном, и примерно с мая начали прибывать домой эшелоны с переселенцами. Как-то ко мне из Назрани приехал мой однофамилец Мальсагов Туган и сообщил, что где-то в районе Беслана на разъезде выгрузили целый эшелон с переселенцами, которые ехали в Армхи. В чем дело и почему их не пропускают через Орджоникидзе — неизвестно.

 

Я переговорил с Гайрбековым и выехал на место. На разъезде толпились растерянные ингуши. Я поехал к начальнику местного отделения железной дороги. «Почему не пропускаете людей?» — спрашиваю. А тот отвечает, что он выполняет указание обкома партии. Мы с Туганом Мальсаговым поехали в обком, к Агкацеву. Нас пытались задержать, но мы без разрешения прошли в его кабинет. Там сидели председатель Совмина Осетии и кто-то еще.

 

? Кто вас пустил? — возмутился Агкацев. — Я занят, подождите в приемной.

 

? Не знаю, чем вы заняты, но околачиваться в вашей приемной мы не намерены! Вы меня должны помнить: на заседании Государственной комиссии мы с вами встречались. Я и выступление ваше помню. Вы ведь заявляли, что собираетесь создать в районе очаг дружбы между ингушами и осетинами! Почему же вы распорядились выбросить людей под Бесланом, запретили ингушам проезжать через Орджоникидзе?!

 

После попытки отрицать очевидное Агкацев отдал приказ организовать отправку людей в Армхи.

 

Мы не уедем, пока эти люди не будут устроены, — сказали мы. — И впредь имейте в виду, что ингушей, выселенных из Пригородного района и Орджоникидзе, вы обязаны расселить здесь же.

 

— Конечно, — отвечает Агкацев, — но это нужно делать планово, в четыре года.

 

— Нет, — говорю, — не в четыре, а в два года. Вы обязаны поселить и трудоустроить всех ингушей, которые будут приезжать сюда…

 

Ходят разговоры, что о передаче Пригородного района было решение Оргкомитета. Это не так. Оргкомитет никогда не обсуждал этот вопрос. Это решалось в Москве, даже на заседание Государственной комиссии были приглашены не все члены Оргкомитета, а только я, Тангиев и Гайрбеков. Я готов присягнуть, что ни один чеченец и ни один ингуш своего согласия на передачу Пригородного района Северной Осетии не давал. Более того, все подписались под протестом по этому поводу. И позже мы неоднократно поднимали этот вопрос на различных уровнях. В Москве в Партархиве должна быть стенограмма заседания Государственной комиссии, о котором и рассказал. Там же должен храниться направленный в ЦК протест нашей делегации. Можно найти там и другие документы о том же. Все последующие годы мы стояли на своем — за это многих наказали. Меня обвинили в национализме и в попытке поссорить братские осетинский и ингушский народы..