Тема общетюркского влияния на мировой литературный и культурный контекст столь обширна и многогранна, что требует многотомного исследования. Замечу лишь о своих выводах и наблюдениях, в чем-то, может быть, спорных и несовершенных.
Если считать «Авесту» в известной мере и родоначальницей древнетюркской словесности, то стоит подчеркнуть, что она создавалась до того, как в восьмом веке до нашей эры в лице Гомера Греция обрела античную литературу. Философ Платон, изучивший «Авесту», признавал ее влияние на греческих авторов, которые чтили гения степей Заратуштру – автора хвалебных гимнов богу Ахуре Мазда – прародителя современных монотеических религий Ислама, Христианства и Иудаизма.
В наших рассуждениях надо особо подчеркнуть: в представлениях Заратуштры благодатная страна «Ариана Вайжа» охватывает земли юго-западной части современного Казахстана, обширное пространство по течению главных туркестанских рек – Сыр-дарья и Аму-дарья и территорию, примыкающую к Каспийскому морю – ареалу расселения тюрок.
«Авеста» сочинялась многие десятилетия и в обогащении ее образов принимали участие и древние тюрки, о чем свидетельствуют названия рек, озер, моря, гор, пустыни и другая топонимия земель Центральной Азии и Азербайджана.
Ответный отклик на сочинение Заратуштры мы прослеживаем в сюжете древнейшего героического эпоса башкир – «Урал-батыре», где герои «Авесты» привносят в жизнь тюрок элементы зараостризма, отражая общность морально-этических проблем того времени.
…В середине шестидесятых годов прошлого века, обучаясь на Высших курсах кинорежиссеров и сценаристов в Москве, я близко познакомился со слушателем этих же курсов Анатолием Преловским. Увлеченный этнографией, страстный путешественник по ареалу проживания древних тюрок – Алтаю, Сибири, Поволжью, по реке Енисей (Яны сай),озеру Байкал (Бой кул), он вовлек меня и других слушателей из Средней Азии в круг своих интересов.
Вечерами в общежитии мы колдовали над тем или иным древнетюрским словом, находя его эквивалент в современном узбекском языке, а также в казахском с помощью Калихана Искакова, в киргизском и гагаузском – с подачи Мирзы Гапарова и Батырая Сака.
Для нас, молодых писателей, приехавших из тюркоязычных республик, работа в компании Преловского – поэта и переводчика, раскрывали новые грани в алфавите и письменности наших предков, в тайнах орхоно-енисейских надписей, оставленных древними тюрками, частью на камнях и скалах (так называемое руническое письмо), частью на коже и на бумаге.
Творческая фантазия уносила нас в далекие века, мы пытались нарисовать в своем воображении героический образ правителя тюркского каганата – Кюль-Тегина, спасшего в изнурительной многолетней борьбе свое государство от войск тогбашей – предков нынешних китайцев.
Но мы, естественно, не могли в изложении этих событий соревноваться с талантливым повествователем-историком своей эпохи – Йоллык-Тегином, летописцем подвигов Кюль-тегина, от которого и пошла традиция среди тюркских полководцев древности иметь при себе в походах летописца, наподобие историка Гийассаддина Али, оставившего потомкам «Дневник похода эмира Тимура в Индию».
Мы узнали также, что руническое письмо покоилось на алфавите из 35 букв, читаемых справа налево – традиция, перешедшая потом к арабам. Ключ к расшифровке рунического алфавита принадлежит датчанину Томсену, прочитавшему в 1893 году начальных два слова – «Тенгри» и «тюрк»…
Результаты наших совместных исканий, частью дилетантских, частью интуитивных, возможно, подвигло Анатолия Преловского издать к столетию расшифровки древнетюркских текстов, в 1993 году, сборник «Поэзия древних тюрок VI — ХIII веков» в прекрасном переводе и с научными комментариями (издательство «Раритет», Москва.1993 г.)
Труд, изданный А. Преловским, требует отдельного, большого разговора, в чем-то, может быть, дисскуссионного. Но то, что уже собрано и издано им – история подвигов древних тюркских правителей Кюль-Тегина, Бильге-кагана, Тоньюкука, положившим начало жанру стихотворной поэмы, эпитафий на надгробиях в честь ушедших знатных и влиятельных наших предков, повествующих об их земных деяниях и подвигах, «Книга гаданий», по которым тюрки определяли благосклонен ли к их делам Тенгри, наблюдая за полетом птиц, желая предугадать свою судьбу – ритуал, который также переняли у тюрок доисламские арабы.
Тексты, найденные в Турфанском оазисе, принадлежащие перу Апрынчур-Тегина, по праву считаются новым словом в жанре лирической любовной поэзии, а «Манихейские гимны», вне сомнения, повлияли на жанр героических хвалебных од, с годами приобретая демократические черты, переходя от восхваления правителей и полководцев, знати к воспеванию труда землепашца и ловца диких коней-тарпанчи…
А далее, начиная с эпоса «Кургут ата китаби», сочиненное Коргыи-ата, тюркским мыслителем из племени огуз, жившем в седьмом веке, тюркские народы начали коллективную творческую работу, взаимно обогащая друг друга новыми художественными формами и жанрами.
Эпос «Алпамыш» есть такой совместный труд – узбеков, казахов, каракалпаков, татар, башкир, героический эпос «Манас» – плод совместного творчества киргизов и казахов, а «Кер-оглы», первоначально сложившийся в творческой среде туркмен и азербайджанцев, в разнообразных вариантах обогащен узбеками, киргизами, уйгурами…
На заре «золотого века тюркской поэзии», наступившего к началу ХIII века, литература достигла такого своеобразия, что даже смена религиозно-духовной атмосферы от поклонения Тенгри к приятию пророчества Мухаммада (мир Ему и благословение Аллаха) и главной Книги мусульман – Священного Корана – не могло повлиять на поэтику тех тюркских поэтов, которые увлеклись кораническими сюжетами, и самым распространенным из них – историей Юсуфа и Зулейхи.
Из длинной когорты поэтов обратимся к двум из них, своеобразно истолковавших известный сюжет – к творчеству Кул Гали, выдающегося представителя древнебулгарской литературы, создавшего в одинадцатом веке поэму «Кисса-и Йусуф», и творившего в Крыму менее чем два века спустя Махмуда Кырымлы, так же обратившегося к коранической истории.
Казалось бы, сам сюжет этих поэм, одухотворенный красотой и непререкаемым авторитетом Священной Книги, своей всечеловечностью должен быть повлиять на наработанные веками общетюркские приемы письма, поэтику и жанровое своеобразие, но этого не случилось.
Тюркская поэзия показала свою зрелость, жизнестойкость своих традиций и канонов, ибо шла уже к своему совершенству и мировому значению через поэзию узбеков Лутфи, Навои, Мукими, Фурката, азербайджанцев Низами, Гасан-оглы, казаха Абая, киргиза Тохтогуля, каракалпака Бердаха…
Я не случайно в начале разговора поставил рядом «Авесту» и Гомера. Европейскими и азиатскими учеными отмечено, что наибольшее число трудов в мировом масштабе посвящено историческим, лингвистическим, литературоведческим, этнографическим, географическим, медицинским канонам, уложениям по военному искусству древнетюркской и древнегреческой цивилизации, их вкладу в общечеловеческое развитие…
Тимур ПУЛАТ, писатель
