Зера Эмирсуин «Норд-Экспресс»

13.12.201611:40

Заглядываю в окна дома напротив. Возвышенность, выросшая на теле убежденного пустыря. Сначала появились жильцы, и радостью новоселья несло из подъездов еще несколько месяцев. Затем балконы начали заполняться биографическим хламом. Ржавая мойка – в память о дворе с общим туалетом и колонкой посредине. Велосипедные шины, потерявшие упругость во времена добрых почтальонов, распотрошенные холодильники, тумбочки, напичканные железяками, обезноженные табуреты и клеенки с облетевшей листвой. Каждая вещь была напоминанием или, вернее, незримой нитью между «до» и «уже». Но по-прежнему трепетно хранимая. Жизнь длинная, все еще может пригодится.

А жизнь действительно длинная.

Счет годам потеряла пожилая пара с первого этажа. Иногда они даже тихо спорят, уточняя и припоминая год кончины единственного сына.

Ходики на кухне – ровесники канувшего века – отсчитывают дни, часы, минуты, кажется, в никуда. Так, для проформы. Раз в месяц – аккуратная пенсия, а пустивший бледные стрелки лук в банке – очередная весна. Вспоминать прошлое скучно. Да и незачем. Ходики на стене тук-тук-тук.

Время идет, и на третьем этаже появились пеленки. Бледная, опухшая женщина периодически выходит пощупать их и вновь скрывается в недрах квартиры. Ребенок плачет. Плачет постоянно – утром, днем, ночью, и соседка снизу – молодая, одинокая – просыпается и долго не может уснуть. Рядом с ней Набоков. Его она знает давно, но перед сном он вновь удивляет ее. Бабочкой, преодолевшей Кордильеры, перелетевшей Атлантику и приземлившейся на Крымской яйле. Хрустом мокрого гравия, паровозным гудком и россыпью огней за окном «Норд-Экспресса». И ей кажется, что дом с плачущим ребенком, пожилой четой и горластыми соседями, это и есть тот самый «Норд-Экспресс», который въезжает в ее сны…

Щелкнула кнопка вызова, и лифт пополз на восьмой этаж. Несколько голосов рассыпались по площадке. Долго искали ключи, нашли, скрежетали, хлопали, разувались, сбрасывали тяжести. Шумела вода. Хрупкие стены озвучивали бытие вместилища. Большая семья. Пятнадцать лет ожиданий, скитаний, ссор, расставаний и схождений. Связывала одна мечта – квартира. Своя крыша над головой. Свои квадратные метры. Иногда она проводит ладонью по стенам и улыбается. Он, в минуты идейного разногласия, напоминает о своем главенстве. При этом старается не разбудить тещу. Яростно перешептываясь, они долго спорят, затем, усталые, ложатся спать. Разнополые дети в соседней комнате молчат, не спят. Каждый думает о своем. Она – старшеклассница, думает о соседе с седьмого этажа. Молодой, красивый, на автомобиле, он каждый день появляется то с одной, то с другой. Молоденькие, глупенькие, счастливые. И ей хочется хоть раз войти с ним к нему. На этом ее фантазия доходила до той самой черты, за которую она боялась заглянуть даже в мечтах.

Но как сильно начинало биться сердце… Боже, нет, лучше не надо, иначе его грохот разбудит весь дом, а заодно и маленького мопса, прописанного на шестом этаже. Поверженная в меланхолию женщина задумчиво прогуливается с ним перед домом. Она сама по себе, он сам по себе, и за свое собачье одиночество он мстит следами собачьего нутра после прогулки на полу в ванной. За это бывает бит.

Пошел дождь. На балконе третьего исчезли пеленки. На первом – старушка, облегченно вздохнула, объяснив свое недомогание скверной погодой. На седьмом послышался тихий смех, глухо щелкнула задвижка, а на восьмом – юная, но уже считавшая себя самой несчастливой на земле, замерла, прислушиваясь. Опять грохотало сердце, мешая мопсу с шестого этажа совершать акт мщения, тревожа молодую и одинокую в объятиях Набокова и, не давая спать малышу с третьего. И этот грохот напоминал отдаленный грохот «Норд-Экспресса», в окнах которого пролетали поля, перелески, станционные будки, и на пути которого горел только зеленый свет.