У каждого из нас есть любимые фотографии. Фотографии особенные, напоминающие нам о людях и событиях, позволяющие заглянуть в прошлое, вспомнить, какими мы были, увидеть людей, которых уже нет рядом. Кто-то любит пересматривать их, вспоминать былые времена, сравнивать с настоящим, радоваться переменам, иных эти перемены не радуют. Из массы фотографий, накопившихся за прожитые годы, можно выделить знаковые, вобравшие в один кадр целые периоды жизни, целые эпохи, фотографии-шедевры.
Такое фото невозможно оценить сразу. Поначалу оно кажется обычным, неприметным среди прочих, но проходит время, настают перемены в жизни, происходит осмысление и понимание прошлого, и вот, в руки попадает такая фотография, на которой прожитая эпоха, лица, быт, настроения… Она олицетворяет собой не только собственных персонажей, но и людей за кадром, целой семьи, поколения, народа.
Есть такая фотография и в нашем семейном архиве. Фото детства. При ее виде меня всегда одолевают разные противоречивые чувства, и переполняет огромное количество воспоминаний. Когда бы она мне ни попадала на глаза, не могу осмотреть ее вскользь, как другие, непременно задерживаю на ней внимание, порой очень надолго. Самое главное то, что ни на любого человека она бы не произвела впечатление, но на каждого моего соотечественника, на каждого из «поколения ласточек», вернувшихся в родные края, а тем более на «детей ласточек», которые уже повзрослели и сами стали родителями, в этом я уверен. Теперь они могут сравнить себя со своими детьми, и тот, кто сполна вкусил «детство возвращения», непременно поймет, о чем я.
Маленькая картинка десять на пятнадцать, на ней изображены двое детей – я и моя сестренка. Мне тогда было лет восемь, а ей – шесть. Мы сеем песок большой «взрослой» сеялкой, тяжелой и неудобной. Сеем его, а там за кадром, в нашем недостроенном доме, отец штукатурит стены. Время стоит осеннее, скоро теплые дни закончатся, и нужно непременно торопиться, чтобы успеть заселиться в дом до наступления холодов, вот мы и оказываем посильную помощь.
Дом у нас большой, намного больше и просторнее того, что мы оставили там, в прошлой жизни, но совершенно неготовый принять своих хозяев. Мы вернулись в Крым на машине темной летней ночью и прямиком направились к дому. Мне не терпелось его увидеть, ребенком я представлял его большим, непременно белым и с большими окнами со всех сторон. По рассказам родителей казалось, что нас ждет целый замок с множеством комнат, а с крыши его видно море.
В темноте ничего было не разглядеть, и, постояв немного, мы направились домой к дедушке и бабушке. Утром нас ожидала следующая картина: довольно большой дом (по детским меркам), комнат было почти столько же, как раньше, но были они больше, однако дом был небелый, а «цвета сакской ракушки» с красноватыми элементами из собственноручно произведенного глиняного кирпича, окон вообще не было, а морем вокруг даже не пахло.
Мы обошли дом, внимательно осматривая его. Отец гордо показывал то, что ему удалось построить за предыдущие несколько лет, что он сюда приезжал в «отпуск». Но реакция наша, кажется, его не обрадовала, не знаю, ожидал он этого или нет. Первое, что я сказал было: «Баба, а как мы будем здесь жить?» Могу лишь представить, как повлиял на него этот детский вопрос, потом годы спустя он часто вспоминал этот момент, вспоминает и по сей день.
На заднем плане – пустые участки. На некоторых есть заложенный фундамент и кое-какие стройматериалы. Все они ждут своих хозяев. В то время недалеко от нас еще торчали пеньки, оставшиеся от лесополосы, которая огораживала кукурузное поле, на котором и появился наш жилой массив. Это был самозахват, или «самовозврат», как его называли мы сами. Люди пришли на голое поле и начали строиться, завозить стройматериалы, копать траншеи, заливать бетон.
Бор-Чокъракъ, как и десятки подобных поселков, вырос на голой земле в буквальном смысле слова. В то время люди жили в палатках, шатрах, затем собирались у того, кто уже успел построить хоть какое-то жилье, ели из общего котла, спали под одной крышей. Многие, прежде чем приступить к капитальному строительству, возводили небольшие времянки. Они и сейчас еще сохранились кое-где, напоминая о тех временах. Все эти пустые участки, самостоятельно поделенные людьми между собой, все времянки превратились сегодня в обустроенный район, в жилой массив с новыми, красивыми домами, чистый и аккуратный. Еще многое предстоит сделать, многое впереди, но глядя на эти улицы, утопающие сегодня в зелени, никому и в голову не придет, что тут еще не так давно было кукурузное поле.
На фото слева стоит большая круглая емкость, на которой краской написан адрес, но вместо номера дома – номер участка, домам тогда еще номера не были присвоены. Эта емкость служила нам хранилищем топлива. Мы наполняли ее мазутом, который тогда еще был на территории заброшенного цементного завода в огромных цистернах на дне. Мазутом затем мы топили котел, специально под это дело модернизированный. Это экономило деньги зимой, ведь не нужно было тратиться на уголь и дрова, однако сажа вылетающая фонтаном из дымохода и разносящаяся по всему двору доставляла нам немало хлопот, это было обратной стороной медали.
На заднем плане виден бетонный забор того самого завода. Завод… Это отдельная страница нашего детства. Некогда производивший бетон большой завод с башнями, конвейерами, подземными ходами, будками операторов с огромным количеством разных кнопок, разными постройками, он был одним из главных развлечений нашего детства. Говорят, когда все только начинали строиться, он еще работал, громыхал и пыхтел дымом со всех своих многочисленных труб. Несмотря на строгие запреты родителей, мы бывали там очень часто, пропадали целыми днями. Как только надоедало играть в мяч, и другие занятия наскучивали, кто-нибудь говорил: «Пошлите на завод», и настроение у всех преображалось, с радостью неслись мы туда.
Тут было все, что нам нужно, все для мальчишеских игр. «Кто выше залезет», «кто перепрыгнет», «кто не испугается» – это был азарт, адреналин. Порой начиналась погоня со сторожами и собаками, мы всегда старались не привлекать внимания, но когда за нами все же гнались, мы перепрыгивали высокий забор, словно это была оградка палисадника. Со временем завод начали «пилить на металл», одно за другим исчезали все интересные места, и играть там становилось все менее увлекательно. Подрастая, мы тоже соображали, как можно было заработать себе на карманные расходы. Самой легкой добычей был цветной металл, провода из меди и алюминия. Насобирав их, мы сжигали в костре изоляцию и сдавали в пункт приема как лом.
Вырученные деньги тратили на «игротеку» – так мы называли заведение, где внеся почасовую плату, можно было поиграть на приставках и компьютерах. Удивительное было время, дети варварски разбирали сложнейшие конструкции, на создание которых нужна уйма времени, высококлассные специалисты, про затраты я вообще молчу, чтобы поиграть на приставке. Заводы по цене металлолома, который вывозился на экспорт. Как говорится, «о времена, о нравы»… Лихие девяностые – этим все сказано.
Когда мы были детьми, нас это, конечно, не волновало, мы этого не понимали, да и сейчас совесть меня особенно не мучает, ведь мы лишь оторвали крошку от пирога, все это вывезли и продали, не осталось ничего, кроме голой территории. Ужасает само осознание ситуации, масштаб катастрофы, это был полный упадок государства и разгул воровства, безразборного и беспощадного.
Я начал это понимать лишь, когда спустя много лет пришлось столкнуться с мелким производством в домашних условиях ради дополнительного заработка. Для этого нужны были более или менее исправные станки, причем малые, «детские», и даже они стоили немалых денег, хотя были старыми, еще советского производства (если, конечно, удавалось найти уцелевшие), а в то время их безжалостно резали на лом целыми цехами.
Дорога перед нами – это улица Чора-Батыр, то есть это сейчас она улица и похожа на нее, а на фото среди пустых участков это словно выкопанный неглубокий канал. Сегодня она благоустроена, все это время силами местного джемаата, друзей, соседей за ней велся уход, подсыпка, планировка, уборка. Мы осветили ее, постелили вторичный асфальт, дежурили ночами, выгоняя наркоманов с их заразой, и нам удалось очистить наш район от этой мерзости.
Сегодня детишки катаются тут на велосипедах и самокатах, ходят чистыми в школу. В нашем детстве по той каменистой насыпи мы могли разве что катать друг друга в строительной тачке, и то с трудом, а в школу выходили со сменной чистой обувью в пакете, потому что, дойдя до нее, мы были по колено в грязи. Все это вызывает у меня гордость. Гордость, прежде всего, за свой народ удивительно трудолюбивый, народ-созидатель. Сегодня лишь такие фотографии напоминают о том, ценой каких неимоверных усилий и подорванного здоровья все это делалось.
Одна фотография, а сколько воспоминаний! Каждая травинка, каждый камешек на ней – все мне знакомо. Это все мое, это всегда будет в моей памяти. У человека всегда остается первое впечатление, вы сотни раз можете проделать одно и то же дело, но обязательно запомните, как это было впервые. Это был наш первый раз, наш общий, для всего нашего народа. Спросите меня о том, что было вчера, что было месяц назад, и я с трудом вспомню, но я прекрасно помню, как в восемь лет грузил шахтерской лопатой песок в это сито, помню, что нужно было положить две лопаты, чтоб сеять было не тяжело для моей сестры, что песок был паршивый, в нем было много камней, что кусок резиново-смолянистой материи под нашими ногами был очень жестким и его было неудобно складывать.
В общем, все по Фрейду – человек формируется именно в детстве, когда создается основа, фундамент его характера, затем на этот фундамент выстраивается все остальное. Я тот, кто я есть, потому что все это было со мной и нас таких целое поколение. Мы – вернувшиеся в первом и единственном поколении. Те, кто вернулся туда, откуда не уезжал. Это наш парадокс.
Можно часами рассказывать, а потом взять другую фотографию.
Удивительные чувства. Я говорил, что они противоречивы, так и есть. С годами мы повзрослели, стали мудрее, у нас уже есть свои дети, и, глядя на прошлое сквозь призму приобретенного опыта, понимаешь: что-то было хорошо, а что-то плохо, хотя раньше это казалось нормальным, но по-другому быть не могло. Вряд ли я бы хотел, чтобы мои дети сейчас занимались тем же, чем и я в их возрасте. Но, с другой стороны, я очень рад, что моя жизнь сложилась именно так. В те тяжелые времена при тотальной нехватке родительского внимания у меня были хорошие друзья, хорошая компания и я не попал под влияние плохих людей, как многие мои сверстники. Да, в детстве мы занимались опасными вещами, порой подвергая опасности здоровье, но Всевышний хранил нас, мы не воровали у других людей, не обманывали, не употребляли чего-либо запрещенного и не обижали никого. Сегодня наши дети получают больше внимания, у них есть возможность развлекаться в предусмотренных для этого местах, а у нас есть возможность заниматься ими, посвящать им время. Но вырастут ли они такими самостоятельными и приспособленными к жизни, как мы? Я не знаю, время покажет. Этот вопрос иногда беспокоит меня, и тогда я вспоминаю, как в свое время моя мама вела меня в школу 1 сентября, она сказала: «Запоминай дорогу, завтра пойдешь сам, а если забудешь, иди за другими, все дети идут в одну школу». И на следующий день я пошел сам, и так было во всем.
С ностальгией я вспоминаю те времена. Там мы все вместе строили общее будущее, там дети болтались под ногами у взрослых, капризничали, чего-то хотели, о чем-то просили, как и все дети, но при этом старались быть полезными, как могли. Несмотря на то, что мы не понимали происходящего, в какой глобальный процесс попали, в какое время родились. Мы там были. Рядом со своими родителями мы участвовали во всем без исключения процессе, помогали своими детскими ручками, пусть эта помощь была несущественной, но мозоли на наших ручках были настоящими.
То, что мы не понимали происходящего, ни в коем случае не преуменьшает наш детский вклад, нашу роль. Возможно, лишь облегчает ее, потому что мы оказались заложниками положения, сразу попав в такие нелегкие обстоятельства. Нам не пришлось делать выбор как нашим родителям. Этот выбор не всем давался легко, кто-то сделал его, не сомневаясь, кто-то мешкался, а кто-то так и не решился. Таких тоже очень много, они в итоге оказались обречены на ассимиляцию и забвение, так и не вернувшись, как бы это ни было прискорбно. Выбор, даже сделанный, порой делал жизнь людей невыносимой, ведь не все переполненные энтузиазмом взялись за лопаты и начали рыть себе дорогу в светлое будущее. Это далеко не так. У многих и лопат-то не было, образно говоря. И при этом день и ночь нужно было жить с мыслью, что ты бросил благополучную жизнь, благоустроенное жилище и приехал, привез семью в чистое поле, негостеприимную Родину, где на работу не берут, прописку не дают, строить не разрешают. Это было очень нелегко. Я считаю, что моему поколению было проще лишь потому, что удалось избежать такой психологической нагрузки.
Не знаю, каким бы я был, не родись в эпоху возвращения, но тот человек, кем я стал, пройдя вместе со всеми то, что нам уготовила судьба, был бы в первых рядах возвращающихся на родину. Я бы не сомневался ни доли секунды, если мне пришлось делать выбор. Таков я сейчас.
Вспоминая и рассказывая все это, словно освещаешь события незапамятных времен, кажется, все было очень давно. Потому что многое поменялось, точнее мы многое поменяли. Обо всем этом нужно говорить, ведь это наша история, редкий случай, когда историю вершили мы сами. Я считаю, что возвращение нашего народа – глобальный процесс, который поражает, событие, вершившее на десятилетия вперед судьбы поколений, коснувшееся других народов и целых государств. Событие настолько светлое, насколько было темным то, из-за чего мы оказались на чужбине. Мы должны понять и осмыслить это. Я глубоко уверен в том, что мы все были так заняты процессом, и до конца не поняли, что сделали.
Дилявер ЗИНЕДИНОВ
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
Подписывайтесь на наши страницы в соцсетях Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Instagram, а также на канал в Telegram и будьте в курсе самых актуальных и интересных новостей.
