Трагедия с убийством съемочной группы в ЦАР – огромная потеря, как и для кино, так и для журналистики.
Автор статьи лично знала погибшего в ЦАР российского журналиста, и предлагает читателям свой глубоко личностный взгляд на его жизнь и творчество.
Убитый в ЦАР режиссер Александр Расторгуев был известен своим ярким талантом отражать действительность. В английском языке есть такое определение как «залезть под кожу», то есть, сильно впечатлить, раздражить, даже расстроить. Расторгуев умел залезать под кожу абсолютно всем – от кремлевских консерваторов до антипутинских активистов.
Трудно рассуждать о том, какой фильм у Расторгуева был «лучшим» или «самым важным». Его друг и коллега Павел Костомаров пишет, что лично для него – это фильм «Я тебя люблю»; в этом кино провинциальные герои становятся соавторами режиссеров. В нем много жесткого юмора, света, и, как предсказуемо бы это не звучало, любви. «Ты сегодня меня любишь, завтра уезжаешь в Краснодар!» – вопль девушки Наташи с заднего сиденья, смешной и грустный, прекрасно охарактеризовывает хрупкость отношений и хрупкость молодости, наглой, идиотской, прекрасной.
Расторгуева периодически пытались обвинить в «чернухе» – это излюбленный эпитет профессиональных патриотов, озабоченных тем, что подумает некий абстрактный иностранный зритель, если Россию показывать без героического/гламурного лака, без доблестных воинов и улыбающихся Киркоровых – но это звучало так же абсурдно, как если бы Саврасова обвинили бы в «пропаганде депрессивных чувств» за хмурый пейзаж. Его режиссерские приемы иногда действительно могли шокировать, но на главном месте в киноязыке Расторгуева всегда была чистота.
Кино рождается на монтаже и монтаж это отличный пример того, как можно манипулировать зрителем, особенно если речь идет о документальных съемках. Липкая телевизионщина, пафос, сгущение красок – всё это было чуждо Расторгуеву. В его фильмах показана голая жизнь, не унизительно голая, при этом, а невинно.
Документальный проект «Срок» мощно соединил российское документальное кино с современной журналистикой – его нельзя назвать аполитичным, хотя бы потому, что фиксировать реальность третьего срока Владимира Путина, с её вечными наручниками-задержаниями-лозунгами, это уже несомненно политический шаг. Точно так же, как и решение Расторгуева поехать вместе с журналистом Орханом Джемалем и оператором Кириллом Радченко делать съемки о деятельности «ЧВК Вагнера» на территории ЦАР невозможно отделить от политики. Тотальная непрозрачность российской власти, её неясные связи с неофициальными вооруженными формированиями, хитросплетение интересов внешней политики и неких «солидных людей» порождают слухи без конкретики, в итоге образуется информационный вакуум. Естественно люди, фиксирующие время, в котором они живут, будут заинтересованы в том, чтобы понять, что происходит.
А еще Расторгуеву нужна была работа. Почему-то, об этом не принято говорить. Если ты – уже великий, значит не имеешь права хотеть заплатить за свет и воду, например, или купить колбасу. Художники должны питаться лепестками роз – особенно если они претендуют на честность. То есть, в честности как будто кроется что-то нечеловеческое. Не хочешь врать и прогибаться? Значит ты, по крайней мере, странный, «не от мира сего», и так далее.
На самом деле Расторгуев так прочно укрепился в мире, так сильно повлиял и на искусство, и на журналистику, что совершенно непонятно, как теперь быть без него. Что делать с реальностью и как пропускать её через себя? Расторгуев многому научил даже своих самых случайных зрителей, но ушел катастрофически рано. Даже если не рвать душу и стараться быть сдержанной, ничего не получается: Случилось огромное горе. Беда пришла.
Наталья Антонова, «Голос Америки»
