Страхи. Почему боятся крымских татар?

20.08.20201:45

Я боюсь. И вы боитесь. В романе Оруэлла «1984» (который сейчас, на мой взгляд, самое время читать и перечитывать) есть эпизод, описывающий наиболее изощренную пытку самого тоталитарного из обществ. Жертва помещается в специальной комнате под номером 101, где ее сталкивают лицом к лицу с самым глубинным, затаенным в подсознании внутренним страхом. И пытка эта настолько страшна, что ломает даже самых стойких, лишая остатков человеческого.

Наши страхи могут спасти жизнь, ведь не зря они являются частью нашего главного защитника – инстинкта самосохранения. Но они же могут играть с нами злые шутки. Вырываясь из-под контроля, они начинают управлять нами, и тогда человек превращается в животное, способное на все, лишь бы заглушить навязчивые голоса своих страхов.

В первый раз жертв своих страхов я увидел ребенком. В Крым мы приехали в конце 80-х. Лица детей, моих будущих одноклассников, отображали смесь страха и любопытства. Учителей раздирали более сложные внутренние процессы. «Крымские татары?», – переспрашивал директор самой обычной среднеобразовательной школы и надолго умолкал, видимо, силясь найти компромисс между педагогическим долгом и своими страхами, обильно посеянными пропагандой.

Страхи бывают сильны настолько, что способны заставить отторгнуть саму мысль взглянуть на объект своего страха под другим углом. За прошедшие более чем два десятка с лишним лет постдепортационного сосуществования в Крыму так и не произошло коллективной попытки взглянуть на крымских татар иначе, нежели как на данность, которую приходится терпеть с плохо скрываемым раздражением. Вы ведь тоже не раз задумывались над тем, почему крымских татар так боятся?

Предложу парадоксальную вещь – объект страха взглянет на себя глазами субъекта этого самого страха. Попробуем? Итак, чего боятся, условно назовем, некрымские татары полуострова?

1. Утрата позиций в обществе. Людям, живущим в Крыму, кажется, что крымские татары могут усиливать свои позиции в обществе только за их счет. То есть крымские татары в сознании большей части крымского сообщества – это не партнер, а некий коллективный конкурент, который претендует на твою зону комфорта, на твой глоток крымского воздуха. Укрепление позиций крымских татар нарушает привычную картину мира людей, не имевших опыта поликультурного сообщества (мифическая «дружба народов» в СССР не в счет). В их глазах хороший дом, машина, успешный бизнес, принадлежащие крымскому татарину, кажутся ущемлением их права на все это.

2. Потеря конкурентоспособности. В условиях нестабильности крымские татары легче адаптируются под внешние условия. Фраза «мы через депортацию прошли, пройдем и через это» – про то самое состояние перманентной готовности к трудностям и пластичности крымскотатарского социума. Костяк, составляющий население Крыма, скажем откровенно, разбаловали годы относительного благополучия при советской власти. Пока эта часть населения болезненно рефлексировала на тему распада «нерушимого» Союза, крымские татары «вгрызались» в эту землю. Нужно было привыкать к реалиям нового государства, искать возможность прокормить семью, построить жилище. И главное – все лучшее детям. Те, в свою очередь, не подводили. Легко учили языки, добивались хороших показателей, уезжали учиться в престижные вузы.

3. Незакрытые вопросы из прошлого. Представим, что в вашу квартиру, которая досталась вам от бабушки приходит… ее хозяин. Рассказывает, что так, мол, и так, раньше эта квартира принадлежала ему, но однажды ее отобрали под дулом автомата. Вот случилась несправедливость. Но бывший хозяин не возражает, что теперь в ней кто-то живет. Просит только о возможности приходить, заходить и смотреть на родные стены. И все бы хорошо, и вроде человек неплохой. Но не спится вам по ночам. Потому, что ждете подвоха. Кто знает, а не взбредет ли бывшему хозяину на ум отобрать и всю квартиру? К сожалению, крымское сообщество в целом оказалось неспособным принять и почувствовать историческую боль крымских татар. Тема депортации так и не пробилась сквозь толщу штампов и пропагандистских мифов, и вместо объединения служит инструментом в часто нечистоплотных политических целях.

4. Чужие язык, религия и культура. Крымским татарам, выросшим в окружении русского языка, прекрасно знакомым с классической русской литературой, эта культурная традиция не кажется чужеродной. Украинская культура легко вписалась в картину мира и тоже стала отчасти «своей». Нам не страшно, когда при нас говорят по-русски или по-украински. А теперь подумайте о том, что наш язык для кого-то – сплошная абракадабра и тарабарщина. Что может испытывать человек, при котором говорят на незнакомом ему языке?

Как минимум дискомфорт, который при длительном воздействии может вылиться и в агрессию. Жаль, но немногие поняли, что освоив крымскотатарский, можно открыть дверь в огромный тюркский мир. Можно удивлять турков в Стамбуле, можно понимать, о чем говорят казах, азербайджанец, узбек…Наша религия для них – это «крики» из мечетей в пять утра. А между тем, это одна из главных мировых религий.

Иностранцев часто удивляет, что за двадцать лет случаев, когда некрымские татары начинали изучать крымскотатарский язык, – единицы. Отсутствие такой естественной для людей тяги к освоению нового, чем для большей части населения полуострова продолжают оставаться крымские татары, можно объяснить еще и великодержавным высокомерием, свойственным постсоветским носителям той совковой культуры, с которым они продолжают взирать, даже проживая в азиатских республиках бывшего Союза, на представителей титульной нации этих стран.

Страхи блокируют способность трезво рассуждать и анализировать. Будучи не осознанными, не проговоренными, не озвученными, они становятся нашими господами и порой могут толкать на дикие, нечеловеческие поступки и слова. Те, за которые потом может быть стыдно всю оставшуюся жизнь.

Селим ОСМАН