Кто из нас не помнит звонких игр золотого детства. Мы играли в казаков-разбойников, в Чапаева, в Алима-крымского разбойника.
Разбойник Алим… Мы знали о нем по романам и повестям, по легендам и кинофильмам. Мы знали, что он грабил богатых и защищал бедных, поэтому полной неожиданностью явилась для нас история, связавшая Алима Азамат-Оглу и всемирно известного художника Ивана Константиновича Айвазовского. Описана она в сборнике, на первый взгляд не таящем в себе ничего романтического и необыкновенного, в «Известиях Таврической Ученой Архивной Комиссии» за 1905 год.
Среди воспоминаний о Крымской войне, среди протоколов различных комиссий портрет черноусого татарина в серой смушковой шапке. От руки его спускаются кольца толстой цепи. Сбоку портрета длинная надпись по-французски. Автор статьи – член ученой комиссии, знаток истории Крыма Людвиг Петрович Колли – сообщает о подарке, сделанном Феодосийскому музею внучкой известного богача Кушникова, которая в свою очередь получила рисунок на память от французской художницы Леони Лелоррен, посетившей Керчь во время своего путешествия по Крыму.
Это было в конце сороковых годов девятнадцатого столетия. Тогда-то и появился в Симферопольском, Ялтинском и Феодосийском уездах Таврической губернии разбойник Алим. Он собрал вокруг себя отважных смельчаков и все время, ускользая от рук полиции, совершая огромные переходы, наводил страх на толстосумов-купцов и богатых помещиков.
Прекрасно зная местность, ловкий татарин-горец пробивался сквозь цепи охотников и солдат, которые окружали его. Как зверь, затравленный в облаве, он пробирался сквозь чащи, спускался с крутых скал в пропасти или взбирался на неприступные вершины.
Имя Алима овеяла легенда. Он никогда никого не убивал и только тогда применял оружие, когда хотел испугать свою жертву или когда нужно было обороняться. Вот почему даже Николай I не решился казнить Алима после поимки, а велел его прогнать шесть раз сквозь строй из пятисот человек и сослать на Алландские острова.
Но до того момента, как Алим попался в руки полицейских, он успел помочь многим крестьянам, всегда укрывавшим его и предоставлявшим ему приют.
В один из дней своих многочисленных странствий, тревог и волнений Алим встретился с русским художником И.К. Айвазовским. Много позднее, в 80-х годах истекшего столетия, автору статьи Л.П. Колли удалось побеседовать с Иваном Константиновичем об одной из встреч художника и «разбойника».
Живя в своем имении Шейх-Мамай, которое находилось в Феодосийском уезде, Айвазовский как-то летним утром работал у себя в мастерской. К нему вошел слуга и доложил, что какой-то татарин желает поговорить с ним. Иван Константинович бросил кисти и палитру и вышел на веранду. Там в черной куртке из люстрина, широких, опоясанных восточным разноцветным шарфом шароварах стоял широкоплечий, сероглазый, с продолговатым симпатичным лицом татарин. Ему было лет около тридцати.
– Что тебе надо? – спросил Айвазовский.
– Желаю говорить с Аванесом-ага.
– Это я.
– А я – Алим, настоящий.
– Алим!
– Да, много слыхал я про тебя. Давно хотел увидеть. Говорят, картины пишешь, можно ли посмотреть?
Они вошли в мастерскую.
– Вот вид Стамбула, Босфора, Скутари, – в те дни Айвазовский заканчивал серию картин, заказанных султаном Турции. Алим обратил внимание на маленькие картины, висящие на стене: то были «Крымские горы, виды Судака и Ялты.
– Я эти места прекрасно знаю, – заявил Алим. – Часто там бываю. Скалы, леса, ручьи. О наш Крым лучше всех султанских дворцов! Спасибо тебе, Аванес-ага, за то, что ты мне все это показал. Спасибо, прощай! – и Алим хотел уйти.
– Нет, Алим, не «прощай». Выпьем по крымскому обычаю по чашке хорошего кофе. – И они, усевшись на веранде, разговорились.
– Холост ты еще, Аванес-ага?
– Да. Но я думаю скоро жениться.
– Буду на твоей свадьбе! Хочу посмотреть на твою невесту.
Это обещание скоро сбылось. В 1849 году Айвазовский женился на англичанке Ю.Я. Гревс. После совершения брачного обряда свадебный кортеж возвращался в Шейх-Мамай.
Вдруг по дороге на сером коне показался лихой наездник. Подскакав к карете, он наклонился к дверцам экипажа.
– Сказал я тебе, Аванес-ага, что буду на твоей свадьбе, вот и явился. Поздравляю, невеста твоя хороша!
Затем, несколько отстав от кареты, Алим подъехал к ней с другой стороны, в упор посмотрел на невесту, вынул из-под куртки дорогой шелковый платок и ловко бросил его ей на колени.
– Желаю тебе счастья, Аванес-ага! — крикнул он. – Видишь, я сдержал слово.
Больше Айвазовский Алима уже не встречал, только спустя несколько месяцев в Симферополе он узнал, что его арестовали. В то время в этом губернском городе с успехом выступала французская певица Лелоррен, давая концерты в дворянских домах, где она часто бывала со своей матерью и сестрою, молодой художницей-портретисткой Леони.
В начале октября 1849 года Лелоррен пригласили в дом Таврического губернатора, где среди гостей был профессор Айвазовский. Леони Лелоррен быстро нашла с ним общий язык, и беседа из области живописи перешла к теме дня, к Алиму.
– А нельзя ли написать его портрет? – спросила художница.
– Для этого, сударыня, – возразил Айвазовский, – придется преодолеть много препятствий.
Но то, что не могли сделать простые смертные – преклонить строгость прокурора – помогла преодолеть протекция Айвазовского. На другой день Леони Лелоррен вошла в двери Симферопольской тюрьмы. Хорошая портретистка, она работала быстро. По рисунку мы видим меткие удары карандаша, здесь нет неуверенных штрихов. Наоборот, черты лица Алима схвачены опытным глазом. Впоследствии сходство портрета с его лицом удостоверили люди, лично знавшие Алима.
Во всей этой истории не было бы ничего необыкновенного, если бы не появилась легенда о прощании Алима с француженкой.
Окончив рисунок, Леони уже готовилась выйти из тюремной камеры, когда Алим выразил желание взглянуть на ее работу. Портрет ему понравился, и тогда он будто бы обратился к Леони со следующими словами:
– Уходя отсюда, ты уносишь эту вещь как память обо мне. Я же остаюсь с воспоминанием о твоем появлении, Спасибо тебе за благосклонное внимание ко мне, Я этого не заслужил. Твои черты навсегда останутся запечатленными в душе моей!
Леони нервно сняла закреплявшую ее шейный платок золотую булавочку и дрожащей от волнения рукой приколола ее к отвороту халата приговоренного.
– Нет! – крикнул Алим, когда она направилась к выходу. И, широко распахнув халат, он раскрыл грудь, вонзил в нее острие булавки, переломил последнюю пополам, и, возвращая обломок художнице, произнес: – Это тебе. А это, – он указал на грудь, – останется мне!
Легенды, как и все другие рассказы, окружающие имя Алима, всегда богаты фантазией. Давно исчез подлинный портрет Алима, и только пожелтевшие страницы архивных записок хранят необычайное повествование о нем.
Б. Случанко,
г. Керчь
