Муж – умный человек, но мы жили во времена, когда умные люди были не в чести. Мужа ценили на работе, но по служебной лестнице что ни год двигали других, чаще местных. Кому взбредет в голову назначать начальником ссыльного татарина? Под старость лет муж запил. Мы это скрывали. Вспоминая, говорили о его строгости, заслугах во время войны, уме, опять же. О том, что человека съедала тоска, молчали…
Пока муж воевал, его народ, маму с пятью сестрами в вагонах для перевозки животных выслали из Крыма. Это случилось в мае 1944. Крымских татар, находившихся на фронте, без шума отправляли вдогонку: кого в Среднюю Азию, кого за Урал… О чем думал муж, сержант с орденами, по дороге в ссылку в узбекский город Келес, что неподалеку Ташкента? Дети часто играли орденами отца на дворе. Играли, играли, пока не потеряли. На признание хныкающих сына и дочери муж пожал плечами. «Потеряли, так потеряли…» .
Муж в свободное время читал, любил исторические романы. Впечатлениями о прочитанном делился редко. Он и до войны, как вспоминала свекровь, был молчун, а уж после… Правда, когда пил, вожжи слабели… Нетвердой походкой скрывался у себя, откуда вскоре пробивались песни, где в каждой строчке тоска о потерянной родине.
Men bu yerde yaşalmadım, Yaşlığıma toyalmadım, Vatanıma asret oldım, Ey, güzel Qırım. Я на родной земле не жил, Не наслаждался молодостью, Я по Родине тоскую, Ах, прекрасный Крым.
В такие минуты я выпроваживала детей к соседям. Когда бормотание мужа становилось невыносимым, пробиралась в комнату, присаживалась рядом. Пить не могла. Тошнило, голова кружилась.
– Норвегию захватили в 1940 году, – муж рассыпал по столу скрепки, которые постоянно таскал в левом кармане брюк. – Гитлер запретил местным носить пуговицы и значки с инициалами изгнанного короля.
– Ты говорил, ты говорил, не вспоминай, не надо…
– Знаешь, как тогда поступили норвежцы, знаешь?..
Я со злостью смахнула скрепки на пол. Привычно прижала мужа к груди и долго-долго гладила по вздрагивающей спине…
В комнату, где я, не вставая, лежу второй год, вошел внук. Вот-вот он уедет на вокзал, оттуда в центральный военкомат, а дальше – куда пошлют… Служба и пугала мальчика, и захватывала. Только бы дотянуть до его возвращения. Только бы дотянуть.
– Золотая моя, всего лишь год. Дождись меня.
– Тебя и так есть, кому ждать, – улыбнулась я.
– Нет, ты другое. Ты главное, – внук поднес сморщенную руку, в которой были зажаты скрепки, сначала к губам, потом ко лбу.
– Захватив Норвегию, Гитлер запретил местным носить пуговицы и значки с инициалами изгнанного короля. Тогда норвежцы вместо пуговиц стали носить скрепки, как символ единства народа…
Я достала из бокового кармана домашнего платья скрепки. Внук удивился и попросил:
– Дай несколько с собой.
– Деду твоему повторяла и тебе скажу, – я сжала скрепки в кулаке. – Если человеку нужно напоминать о достоинстве, то напоминать не стоит. Хлеб с тобой, Аллах с тобой. Езжай. Езжай.
