Д. В. Николаенко
Мюск-джами
Когда пройдет дождь, старокрымские татары идут к развалинам Мюск-джами, чтобы вдохнуть аромат мускуса и потолковать о прошлом. Вспомнить Юсуфа, который построил мечеть.
Когда жил Юсуф? Кто знает когда. Может быть, еще, когда Эски-Крым назывался Солгатом.
Тогда по городу всюду били фонтаны, по улицам двигались длинные караваны и сто гостиниц открывали ворота проезжим. Тогда богатые важно ходили по базару, а бедные низко им кланялись и с благодарностью ловили брошенную монету.
– Алла-разы-олсун, ага.
Но был один, который не наклонялся поднять брошенного и гордо держал голову, хотя и был носильщиком тяжестей.
Мозоли на руках не грязнят души. Да будет благословенно имя Аллаха! Носильщик Юсуф не боялся говорить правду богатым и бедным, все равно.
Ибо время – решето, через него пройдет и бедность и богатство.
– Богатые, – говорил Юсуф, – у вас дворцы и золото, товары и стада, но совесть украл кто-то. Нет сердца для бедных; разрушается мечеть, скоро рухнет свод. Отдайте часть.
– Пэк-эй, так, так, – думали про себя бедняки, но богатые сердились.
– Ты кто, чтобы учить? Посмотрели бы, если бы был богат.
Покатилась слеза из глаз Юсуфа, и взглянул он на небо. Плыл по небу Божий ангел. И сказал Юсуф ангелу:
– Хочу иметь много золота, чтобы построить новую мечеть и чтобы помочь тому, кто в нужде, хочу быть богаче всех.
Унес ангел мысль сердца Юсуфа выше звезд, выше света унес. А люди, злые люди хотели бросить его в пропасть в Агармышском лесу. Много костей человеческих там, на дне, если только есть дно.
И поспешил уйти от них Юсуф на площадь. На площади остановился караван, потому что умер внезапно погонщик верблюда, и нужно было заменить его.
– Может быть, ты сможешь погонять верблюда, – спросил хозяин каравана.
– Может быть, смогу, – ответил Юсуф и нанялся погонщиком.
И ушел с караваном за Индол, на Инд.
Кто не слыхал об этой стране!
В камнях там родится лучистый алмаз; на дне моря живет драгоценный жемчуг; из снежных гор везут ткань легче паутины, и корни трав пьют из земли аромат и отраву.
Много лет провел Юсуф в этой стране; спускался с гор в долины и поднимался опять в горы.
Благословил ангел пути его, росло богатство хозяина, но Юсуф оставался бедняком.
Когда к руке не липнет грязь, не прилипает и золото. Удивлялся хозяин: где найти такого?
Один раз привез Юсуф хозяину мешок алмазов, каких никогда не видал хозяин. И не взял себе ни одного.
Подумал тогда хозяин о своем сыне, от которого знал только обман, и сказал близким:
– Вы слышите, если умру, Юсуфу, а не сыну – мое богатство.
И вскоре умер.
Так бывает. Сегодня жив, а завтра умер; вчера не было, сегодня пришло.
И стал Юсуф богаче всех купцов своего города.
Была пятница, когда его караван приблизился к Солгату. Тысяча верблюдов шли один за другим.
И никто не подумал, что это караван Юсуфа.
Не узнали его, когда подошел к мечети.
Не догадались, когда сказал:
– Вот упал свод.
Молчали.
– Иногда молчишь, когда думаешь, когда стыдно станет – тоже молчишь.
Так подумал Юсуф и сказал:
– Не отдадим ли части богатства?
Закричали солгатские беки:
– Если имеешь, отдай!
Усмехнулся Юсуф.
– Юсуф обещал сделать так.
Тогда подумали: не он ли Юсуф.
– Бывают чудеса.
А на другой день сотни рабочих пришли на площадь, где была мечеть, чтобы сломать старые стены.
– Прислал Юсуф-ага.
И по слову Юсуфа стали подвозить со всех сторон молочный камень, слоновую кость, золотую черепицу.
– Такой мечети не было в Крыму, – говорили в народе и называли Юсуфа отцом праведных, узнав, что по заказу его пришел в Кафу корабль с мускусом и приказал он бросать ароматный порошок в кладку стен новой мечети.
– Чтобы, когда пройдет дождь, с паром от земли поднималось к небу и благовоние от подножья Мюск-джами.
Прошло две зимы, и к празднику жертв была готова мечеть.
К небу шли белые башни минаретов, сверкали золотом скаты крыш, порфировые пояса бежали по сводам.
– Абдул-гази Юсуф, Юсуф, отец праведных, иди принеси первую жертву!
Заклал Юсуф жертвенного барана и отдал беднейшему носильщику.
– Таким был Юсуф, когда просил ангела о богатстве, чтобы построить мечеть.
И взглянул Юсуф на небо. Плыло светлое облако и, остановившись над мечетью, осыпало землю бриллиантовым дождем.
Тогда благовоние мускуса поднялось от подножья мечети. И упал народ перед Юсуфом на колени.
– Юсуф, ты достоин быть повелителем Солгата.
Но Юсуф покачал головой.
– Власть – пропасть между людьми.
И остался навсегда с бедными, потому что, раздав все, стал сам опять бедняком.
Но народ забыл ханов и беков и не забыл Юсуфа.
И когда после дождя старокрымские татары собираются к развалинам Мюск-джами, чтобы вдохнуть в себя аромат мускуса, всегда вспоминают праведного Юсуфа.
Красивая народная легенда, но в ней много непонятного, требующего комментария.
Легенды Крыма стали усиленно сочиняться с конца XIX в. Начало этому виду российской рефлексии относительно прошлого Крыма было положено, вероятно, Кондараки. Во всяком случае, с него дело сочинительства легенд как замены конкретной информации о Крыме было поставлено на поток. Разумеется, российские авторы не могли пройти мимо темы Старого Крыма.
Постараемся понять значение и смысл российских легенд о Старом Крыме. Стоит начать с генезиса российских легенд. Как зарождаются легенды? Каким образом именно специалисты по Крыму извлекают «из памяти народной» эти красивые, поэтические, можно сказать, тексты?
Генезис
Откуда легенда о Мюск-джами, то есть мускусной мечети, известна российским авторам? В комментарии, который был многократно повторен, говорится, что эту «легенду рассказал старокрымский мулла». Замечательное указание. Какой мулла? Есть ли где-то записи этой легенды? Ничего не понятно. Рассказал – и ладно.
Такого рода указания – стандартный трюк. Он применялся в российской историографии множество раз. Вспомним Афанасия Никитина – Карамзина. «В год 6983 (1475).(…) В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне – за год до Казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя».
Это стиль Карамзина. У него много исторических документов найдено именно таким образом.
Относительно стандартности такого стиля нахождения российских исторических документов говорит то, что он был предметом ироничной рефлексии с начала XIX в. Вспомним Пушкина. В его «Истории села Горюхина» описан аналогичный вариант: «Нечаянный случай разрешил мои недоумения. Баба, развешивая белье на чердаке, нашла старую корзину, наполненную щепками, сором и книгами», там же оказалась «История села Горюхина».
Пушкин ироничен. Он проводит аналогию между Карамзиным и автором истории села Горюхина: «Ныне, как некий мне подобный историк, коего имени я не запомню, оконча свой трудный подвиг, кладу перо и с грустию иду в мой сад размышлять о том, что мною совершено. Кажется и мне, что, написав Историю Горюхина, я уже не нужен миру, что долг мой исполнен и пора мне опочить!» Пушкин ценил Карамзина, но он был Пушкин, и поэтому не мог не видеть, и не говорить об имитационности произведения «Никитина».
Аналогичным называется происхождение повестей Белкина и многих иных произведений, как Пушкина, так и российской литературы вообще. Однако у Пушкина ирония. В случае же с крымскими легендами российского происхождения интересно, что стандартный трюк, широко использованный командой Мусина-Пушкина в конце XVIII в. и затем поставленный на поток Карамзиным, без изменений применяется и к региональной истории – в отношении информации по Крымскому ханству. Не остановило и наличие ироничной литературной рефлексии по поводу такого происхождения текстов.
Есть ли отличие в появлении именно крымского варианта легенд? Пушкин писал свои тексты сам. Далее ссылался на невероятность находок и «пересказывал» найденное до него. Карамзин использовал оригинальные тексты и компилировал их. Например, его Афанасий Никитин – компиляция различных текстов. Аналогично собрано «Слово о полку Игореве», в основании которого «Задонщина».
Теперь открываем текст Челеби, на которого никогда не ссылаются российские авторы, и находим следующую историю: «Подходящая история. Когда строился этот древний город, там было множество богатых людей и купцов – обладателей афросиабовых гробниц товаров. Один богатый купец распорядился построить мечеть у внутренней стороны Кефинских ворот Кырымской крепости. Он собрал много тысяч людей, и кто-то из них занялся рытьем фундамента, а кто-то месил известковый раствор и глину. В это время мимо проходил караван хатайских пряностей, хотанских, чинских и мачинских купцов, с вьюками по 10 кантаров мускуса и амбры. И сказал хозяин мечети: „Брат! Кто возглавляет этот караван? Откуда и куда вы идете? И что во вьюках, что на верблюдах?” Купец – хозяин товаров сошел [с коня] и прошел мимо хозяина мечети, как будто и не было вопроса. Тогда хозяин мечети разорвал 10-кантаровый верблюжий вьюк мускуса и амбры и на глазах хозяина смешал мускус и амбру с грязью [на строительстве] мечети. Они сделали мускусно-амбровую грязь. Купец, увидев это, приложил палец к устам, подивился чудесам мира и воскликнул: „О горе!” Хозяин мечети тут же привел купца к себе домой и угостил его тонким кушаньем, а после угощения нагрузил тому на верблюдов по 10 кантаров червонного золота и сказал: „Братец! Я тебе ровня!” Купец обрадовался, и тот его отпустил.
Вот такие были в этом Эски Кырыме купцы, сказочно богатые, как Карун. А теперь его население не обладает и одним акче. Потом хозяин мечети закончил храм, и его называют мечетью Амбер Чин. Теперь развалины этой мечети находятся у подножия Кефинских ворот города Эски Кырыма. Когда идет приятный дождь, то развалины стен источают запах мускуса и амбры. Этот бедняк для опыта бросил частицу пыли [от этой мечети] в огонь и почувствовал аромат амбры. Теперь в этом городе развалин стоят многие сотни разрушенных мечетей».
То есть в тексте Челеби дается вариант истории о Мюск-джами, изложенный позднее российскими авторами на своеобразном русском языке. Челеби от российских авторов отделяет около 200 лет. Возникает ряд вопросов, на которые сразу же дам свои ответы.
Знали ли российские авторы крымских легенд о тексте Челеби?
О Челеби и его тексте они не могли не знать. На конец XIX – начало XX в., когда стали усиленно сочиняться легенды Крыма, Челеби был многократно издан на европейских языках, которые были тогда общедоступны для образованных российских людей.
Чтобы не показаться голословным, сошлюсь на тексты Хаммера:
1. Hammer J. von. Narrative of travel in Europe, Asia and Africa, in the seventeenth century, by Evliya Efendi. Translation from Turkish by the Joseph van Hammer. – London.
- Vol. I. Part I. – 1834; Part II – 1846;
- Vol. II – 1850.
2. Hammer. Purgstall Geschichte des Chane der Krim unter Osmanische Herrschaft, aus türkischen Quellen zusammengetragen, als Anhang zur Geschichte des Osmanischen Reichs. – Wien : 1856. – 258 S.
Не знать эти работы российские крымоведы не могли.
Почему российские авторы не сделали ссылку на Челеби и приписали авторство анонимному «старокрымскому мулле»?
Причина проста. У Челеби данная легенда, которая и излагается им как легенда, идет наряду с ИНФОРМАЦИЕЙ относительно Старого Крыма. Для российского крымоведения это нехорошее сочетание. У Челеби информации уделено много больше места, чем легендам Старого Крыма. Поэтому, пересказав своими словами легенду, изложенную у Челеби, российские крымоведы на него не сослались. Из контекста рассказа турецкого путешественника вырвана только история, которая была использована в качестве идеи для сочиненной российской.
Как называется такое отношение к текстам?
С моей точки зрения, это недопустимое отношение. Но мою точку зрения разделяют не все. Похоже, некоторые российские крымоведы просто не видели ни морального, ни профессионального неприличного контекста в подобном отношении к таким текстам. Крымскотатарские тексты и мусульманские тексты в целом, содержащие информацию о Крыме, для них именно неприемлемые. Как поступают с такими, известно.
Сравнительный анализ версий легенды
В чем различие двух текстов?
Первое. У Челеби идет речь о некоем богатом купце. Он анонимный. Этот купец – человек не только непростой, но и очень хороший. Он не жалеет денег на мечеть. Более того, идет на такое излишество, как смешивание драгоценного мускуса и амбры со старокрымской грязью. Поступок странный. Может быть, именно поэтому он и остался в истории города. Это демонстрация богатства Старого Крыма периода его расцвета.
В российском варианте появляется некий Юсуф. Он основной герой, и все действия вращаются вокруг него. Если в варианте Челеби мы имеем дело с богоугодным поступком мусульманина, то в российском варианте несомненен революционный пролетарский мотив. Юсуф был человек маленький, но гордый: «Тогда богатые важно ходили по базару, а бедные низко им кланялись и с благодарностью ловили брошенную монету. – Алла-разы-олсун, ага. Но был один, который не наклонялся поднять брошенного и гордо держал голову, хотя и был носильщиком тяжестей. Мозоли на руках не грязнят души. Да будет благословенно имя Аллаха! Носильщик Юсуф не боялся говорить правду богатым и бедным, все равно».
Во втором варианте присутствует и религиозный мотив, но доминирует обличение богатых старокрымских купцов. Они представлены весьма гротескно – как довольно глупые люди.
С содержательной точки зрения речи Юсуфа достаточно нелепы. Они противоречат мусульманским стандартам мировосприятия, но это не играет никакой роли. Юсуф сочинен для внутреннего российского использования.
Второе. Купец, спонсировавший строительство мускусной мечети, согласно Челеби, был человеком местным. Не говорится прямо, где он заработал такие большие деньги, но он никуда не уезжал. Приезжий удивляется богатству именно местного старокрымского населения: «Вот такие были в этом Эски Къырыме купцы, сказочно богатые, как Карун. А теперь его население не обладает и одним акче. Потом хозяин мечети закончил храм, и его называют мечетью Амбер Чин».
В российском варианте Юсуф уезжает далеко-далеко и зарабатывает свои деньги не в восточном Крыму. На родине он их только тратит и снова возвращается в исходное пролетарское состояние. Идет противопоставление местных старокрымских богачей беспокойному человеку Юсуфу. Местные купцы показаны пусть и не эксплуататорами, но людьми неприятными.
Это мелочь, но в художественном произведении мелочи играют важную роль. У Челеби представлена стабильная местная старокрымская община. Человек в Старом Крыму заработал деньги. Здесь же он их и тратит на благоустройство города. У турецкого автора совершенно не присутствует социальный аспект поляризации старокрымского населения (бедные – богатые). Есть только старокрымские люди и проезжие купцы. Поступок старокрымского купца – демонстрация стабильности населения Старого Крыма. Город не был «проходным двором». Это было устойчивое поселение, с прекрасно освоенной территорией.
Наличие стабильной старокрымской общины в российском варианте заменено на странное поведение Юсуфа. Прямо не говорится, что Старый Крым есть «проходной двор», но идея стабильности его населения исчезает.
Третье. У Челеби много «неуместной конкретики». Например, описывается новостройка (мечеть) и отмечается, что «в это время мимо проходил караван хатайских пряностей, хотанских, чинских и мачинских купцов, с вьюками по 10 кантаров мускуса и амбры». В российском варианте все «восточные детали» категорически игнорируются. Понять это можно. Кто и что такое хатайские пряности, хотанские, чинские и мачинские купцы? Чтобы разобраться в этом, нужно потратить массу времени. Времени не жалко, но попытка определить общее и различное у чинских и мачинских купцов, неизбежно приведет к тому, что появится большое количество новой информации относительно внешних связей Старого Крыма. Это категорически не входило в планы крымоведов того времени. Поэтому все детали долой.
Юсуф – человек крайностей во всем. За местной речкой Индол у него сразу начинается Индия. «И ушел с караваном за Индол, на Инд. Кто не слыхал об этой стране! В камнях там родится лучистый алмаз; на дне моря живет драгоценный жемчуг; из снежных гор везут ткань легче паутины, и корни трав пьют из земли аромат и отраву. Много лет провел Юсуф в этой стране; спускался с гор в долины и поднимался опять в горы». Никаких деталей относительно перемещения от Индола (речка в восточном Крыму) до Индии («восточная страна»).
Прием применен правильно. Пастиши более всего страдают от деталей. Как и в любом пастише, вводится не верифицируемая и «красочная» информация. Говорится различный вздор: «ткань легче паутины» и прочее. Такая ткань может быть где угодно и когда угодно, потому что ее нет нигде и никогда. Это хорошо представлено у Никитина – Карамзина. Здесь аналогичный стандарт российского Востока.
Четвертое. Челеби употребляет топоним «Эски Къырым». Можно также сказать и «Эски Крым», и «Старый Крым». Суть от таких перемен не изменится. В российском варианте употребляются два названия – Эски-Крым и Солгат: «Когда жил Юсуф? Кто знает когда. Может быть, еще, когда Эски-Крым назывался Солгатом». Далее употребляется только слово «Солгат»: «Была пятница, когда его караван приблизился к Солгату. Тысяча верблюдов шли один за другим».
Это различие носит весьма принципиальный характер. Понятно, что Юсуф может говорить и думать, что угодно. Он человек столь странный, что мог перепутать и название родного города. Но я бы при сочинении российского варианта этой легенды не рискнул употреблять топоним «Солгат». Крымские названия географических объектов имеют сложную историю, и порой она оборачивается бедой для российских историков. Так, Афанасий Никитин и его автор Карамзин оба пострадали из-за топонимов. Они употребили слово «Балаклава» до того, как поселение было переименовано турками в Балык-юве (или Балык-кая), что позднее трансформировалось в Балаклаву. Ляп, так сказать.
Имеет ли место аналогичный ляп в крымской легенде? Топонимы очень опасны для историков. Но… вероятно, это был риск сознательный. У Карамзина с Балык-юве просто ошибка. Замена топонима «Эски-Крым» на «Солгат» играет несколько иную роль. Это вопрос о приоритете культур в развитии города Старый Крым. Настаивая на топониме «Солгат», российские авторы легенды настаивают на приоритете армян в освоении восточного Крыма, в частности в развитии города Старый Крым. Роль «татарского элемента» снижается.
Учитывая доминирующую тенденцию к уничтожению информации относительно Старого Крыма и к мифологизации его прошлого, можно говорить о сознательной подмене топонимов. Эта «мелочь» органично вписывается в переосвоение Крыма и стандарт российской рефлексии о его прошлом.
Пятое. У Челеби говорится о последующих разрушениях Старого Крыма: «…А теперь его население не обладает и одним акче. Потом хозяин мечети закончил храм, и его называют мечетью Амбер Чин. Теперь развалины этой мечети находятся у подножия Кефинских ворот города Эски Къырыма. Когда идет приятный дождь, то развалины стен источают запах мускуса и амбры. Этот бедняк для опыта бросил частицу пыли [от этой мечети] в огонь и почувствовал аромат амбры. Теперь в этом городе развалин стоят многие сотни разрушенных мечетей».
В российском варианте этого нет. Он обрывается на судьбе Юсуфа. Судьба города не рассматривается. По этой причине, первоначальный смысл легенды теряется. У Челеби легенда рассказывается именно для демонстрации падения Старого Крыма. Российские авторы то ли не поняли, то ли не посчитали значимым этот момент.
Шестое. Совершенно различается стиль повествования. Челеби пишет отчасти позитивистски. Его стиль достаточно прост. Пересказывается канва легенды. Как и у любого «восточного автора», есть восклицательные знаки. Их не может не быть, так как описываемые люди ведут себя крайне необычно. Приезжий купец удивляется обоснованно: такого он еще не видел. Это важный аспект, ведь легенда Челеби говорит о необычности Старого Крыма.
В российском варианте мы имеем типичную имитацию. В текст вводится много поговорок и «восточной мудрости». Российские авторы знают, как надо писать по-восточному. Кашу маслом не испортишь. Отсюда и обилие «восточных штампов». Например:
- «Мозоли на руках не грязнят души»;
- «Ибо время – решето, через него пройдет и бедность и богатство»;
- «Когда к руке не липнет грязь, не прилипает и золото»;
- «Так бывает. Сегодня жив, а завтра умер; вчера не было, сегодня пришло».
Со всеми этими изречениями нельзя не согласиться. Но они предельно абстрактны. Никакой старокрымской информации нет. Это не «восточный стиль», а «российский восточный стиль». Он очень характерен для пастишей.
Помимо обильного использования «восточных» поговорок, характерны весьма странные обороты. Например, подходит Юсуф со своим невероятным караваном к городу, и его не узнают.
«Была пятница, когда его караван приблизился к Солгату. Тысяча верблюдов шли один за другим. И никто не подумал, что это караван Юсуфа.
Не узнали его, когда подошел к мечети. Не догадались, когда сказал:
– Вот упал свод.
Молчали.
– Иногда молчишь, когда думаешь, когда стыдно станет – тоже молчишь.
Так подумал Юсуф…»
Такой стиль напоминает произведение Сергея Козлова «Ежик в тумане». Ежик думает так же. Обрывисто и не оглашая промежуточные звенья. Мне нравится произведение «Ежик в тумане». Очень хорош и мультфильм, но восточные авторы так не писали. Это российская версия «восточного стиля».
Седьмое. Любой российский крымовед знает, что восточные авторы – сказочники. Они все преувеличивают. В полной мере это проявилось и в российском варианте данной легенды. Например: «Один раз привез Юсуф хозяину мешок алмазов, каких никогда не видал хозяин. И не взял себе ни одного». Если в легенде делается акцент на том, что Юсуф не взял себе ни одного алмаза, то я удивился другому. Юсуф таскает алмазы мешками, как житель ЮАР – государства, занимающего лидирующие позиции по добыче алмазов. Как человек, разбирающийся в экономике горнорудной промышленности, я не могу еще раз не поразиться Юсуфу. Не буду развивать эту тему, но здесь явно просматривается имитация образа восточного автора.
Другой пример: «Тысяча верблюдов шли один за другим. И никто не подумал, что это караван Юсуфа. Не узнали его, когда подошел к мечети». Я опять удивляюсь не тому, на чем акцентировано. Ничего странного в том, что не узнали Юсуфа, нет. Он был простым докером и ушел из города много лет назад. Но караван в 1000 верблюдов? Зачем такой большой? Известно, какого размера верблюд. Известно, каким был Старый Крым времен расцвета. Здесь не могло быть караванов в 1000 верблюдов. Я думаю, что все были настолько поражены величественным и продолжительным караваном Юсуфа, что не узнали его самого. Так тоже бывает. Это сродни мешку алмазов.
Еще пример: «И по слову Юсуфа стали подвозить со всех сторон молочный камень, слоновую кость, золотую черепицу. – Такой мечети не было в Крыму, – говорили в народе и называли Юсуфа отцом праведных, узнав, что по заказу его пришел в Кафу корабль с мускусом и приказал он бросать ароматный порошок в кладку стен новой мечети».
А теперь читаем у восточного автора Челеби: «Тогда хозяин мечети разорвал 10-кантаровый верблюжий вьюк мускуса и амбры и на глазах хозяина смешал мускус и амбру с грязью [на строительстве] мечети. <…> а после угощения нагрузил тому на верблюдов по 10 кантаров червонного золота…». 10 кантаров – это явно меньше, чем «корабль с мускусом». Российские авторы для экзотики включили молочный камень (что это такое?), слоновую кость и золотую черепицу. Об использовании последней я ни разу не читал и никогда не видел такой. Думаю, что никто не читал и тем более никто не видел.
То есть в российском варианте алмазы меряются мешками, караваны насчитывают 1000 верблюдов, один верблюжий вьюк в 10 кантаров превращается в корабль мускуса (амбры нет – кончилась? Или забыли про нее?), крыши кроют золотой черепицей. Разница очевидна. Это различие между восточным автором и российским представлением о восточном авторе.
Кстати, о мускусе. Что это за продукт? В российской легенде говорится, что Юсуф «приказал… бросать ароматный порошок в кладку стен новой мечети». От Юсуфа всего можно ожидать. Следовательно, мускус – это порошок?
У Челеби неопределенное описание. Его мускус может быть и порошком, и жидкостью. У Челеби говорится другое: «Теперь развалины этой мечети находятся у подножия Кефинских ворот города Эски Къырыма. Когда идет приятный дождь, то развалины стен источают запах мускуса и амбры. Этот бедняк для опыта бросил частицу пыли [от этой мечети] в огонь и почувствовал аромат амбры».
У Челеби бросается пыль. Пыль – это порошок. В российском варианте оказывается порошок-мускус. Бросают не пыль, а мускус. Различие и в том, что осторожный восточный автор Челеби говорит, что пригоршня пыли была брошена «для опыта». Опыт оказался удачным. О повторах не говорится.
Российский вариант иной. «И по слову Юсуфа стали подвозить со всех сторон молочный камень, слоновую кость, золотую черепицу. – Такой мечети не было в Крыму, – говорили в народе и называли Юсуфа отцом праведных, узнав, что по заказу его пришел в Кафу корабль с мускусом, и приказал он бросать ароматный порошок в кладку стен новой мечети». То есть мускус прибыл кораблем в виде порошка, и его бросают в кладку не в порядке опыта, а целенаправленно. Вероятно, на это ушел весь «корабль с мускусом».
Восьмое. Характерная особенность пастишей – смешение языков. В текст периодически вворачиваются некие обороты на иностранном языке. Это делается для красочности, правдоподобия. Ориентация на правдоподобие очень важна для пастишей. Оригинальный текст восточного автора связан, как правило, с изложением некой информации. Автор не думает, о том, как будет выглядеть его текст через 300 лет, в переводе на русский язык. Пастиши иные. После использования «красочного» иностранного слова делается ссылка и объясняется, что это такое. Например: «…Тогда богатые важно ходили по базару, а бедные низко им кланялись и с благодарностью ловили брошенную монету. – Алла-разы-олсун, ага». Далее поясняется, что «Алла-разы-олсун» означает «благодарю». Стилистическая мелочь, но характерная для пастишей. Почерк у их создателей один.
Девятое. Читаем российский вариант: «Унес ангел мысль сердца Юсуфа выше звезд, выше света унес. А люди, злые люди хотели бросить его в пропасть в Агармышском лесу. Много костей человеческих там на дне, если только есть дно». В комментарии говорится следующее: «Агармыш – горный хребет верст в 8 в длину; на одной из вершин его имеется провал, схожий с жерлом вулкана, не более сажени в поперечнике. Местный пристав Н. М. Яворский опускал веревку в 50 саж. длины, но не достал дна, а, по словам старокрымцев, если бросить просо, то оно выйдет в прудах Шубаша, за несколько верст от города. По преданию в этот провал сбрасывали преступников».
В российском варианте «восточного мировосприятия» эта небольшая гора около Старого Крыма наделяется самыми невероятными качествами. Акцент на Агармыше и рассказы о чем-то невероятном именно здесь – также характерная черта российских басен о Старом Крыме. Реальные восточные авторы спокойно относились к Агармышу.
Десятое. В российском варианте легенды – исключительно примитивное преставление о социальной структуре населения Старого Крыма. Говорится следующее: «Тогда благовоние мускуса поднялось от подножья мечети. И упал народ перед Юсуфом на колени. – Юсуф, ты достоин, быть повелителем Солгата. Но Юсуф покачал головой. – Власть – пропасть между людьми. И остался навсегда с бедными, потому что, раздав все, стал сам опять бедняком. Но народ забыл ханов и беков и не забыл Юсуфа».
Из повествования следует, что в Старом Крыму периода его расцвета было народное вече, а повелитель избирался народным голосованием, по импульсивному порыву. Это далеко от истины.
В варианте Челеби нет и малейшей связи между богатством – пожертвованиями – местом человека в государственной иерархии. Если кто-то разбогател или сделал особенно праведный поступок, из этого ничего не следовало, кроме того, что человек разбогател и сделал праведный поступок. В российском варианте нуворишу (нувориш – разбогатевший на спекуляциях богач-выскочка, Юсуф в легенде таким не был), Юсуфу сразу предлагается стать «повелителем Солгата». Это странно. Но когда речь идет об иной культуре, ей можно приписывать все что угодно. Как скажешь, так и будет.
Одиннадцатое. Для пастишей характерны связки. Один текст ссылается на другой и дополняется третьим. Большая часть этих текстов может быть фальсификацией, хотя среди таких связок возможны и оригинальные тексты. Связки делаются для правдоподобия и формирования образа прошлого. На основании одного текста «правильный» образ прошлого не сделать. Аналогичная связка есть и в исследуемом нами тексте. Читаем имперский комментарий к этой легенде: «Золотоордынский хан Узбек (1313–1342 гг.), по свидетельству арабских писателей, проявил особую ревность в утверждении мусульманства в его владениях. Сам Узбек хан не жил в Солгате (Старый Крым) и лишь наезжал туда. С именем Юсуфа, помимо настоящей легенды, в народной памяти сохранилось предание об основании самого Солгата. Крымский историк Сеид-Мухамед-Риза (1756 г.) в своем сочинении „Семь планет в известиях о царях татарских” рассказывает: „В прежнее время местность, на которой расположен город, принадлежала к Кафской пристани (Феодосийской), служа сборным пунктом для купцов персидских и франкских, привозивших сюда разные европейские и азиатские товары, которыми наполнялись и пестрели шалаши, палатки, деревянные дома и саманные мазанки. Благодаря превосходному климату и чудному воздуху, население и постройки быстро умножались, и мало-помалу возник к югу от Кафы, при подошве высокой горы Аргамыш, целый город, обнесенный ради безопасности крепостной стеной и названный Солгатом.
В ту пору один богатый купец предпринял постройку большой мечети и из усердия к Богу к материальным затратам присоединил и личный труд. Одетый в старое платье, он вместе с рабочими таскал глину. Вдруг проезжает мимо купец с двадцатью вьюками мускуса. Строитель мечети полюбопытствовал узнать, что за товар везут. Торговец поглядел на грязную рабочую одежду его, презрительно ответил: „Подходящего для тебя товара нет”. Смущенный таким ответом торговца, строитель заплатил тотчас же стоимость мускуса и велел свалить его в размешанную глину, сказав рабочим: „Сал (сваливай), кат (меси)”. Оттого и самый город назвали Салкатом”».
Не стану сейчас вдаваться в детали, но «Семь планет» Мухаммеда Ризы в российском варианте есть подделка. Этот вопрос рассматривается в «Сотворении Крыма». То есть типичная связка подделок.
Что есть общего в текстах Челеби и российской сказке?
Первое. Общая основа легенды.
Второе. Связка «дождь – приятный запах». У Челеби в конце произведения: «Когда идет приятный дождь, то развалины стен источают запах мускуса и амбры. Этот бедняк для опыта бросил частицу пыли [от этой мечети] в огонь и почувствовал аромат амбры». У российских сказочников легенда начинается со слов «Когда пройдет дождь, старокрымские татары идут к развалинам Мюск-джами, чтобы вдохнуть аромат мускуса и потолковать о прошлом. Вспомнить Юсуфа, который построил мечеть». Так же и заканчивается: «И когда после дождя старокрымские татары собираются к развалинам Мюск-джами, чтобы вдохнуть в себя аромат мускуса, всегда вспоминают праведного Юсуфа».
Это правило сонета: начало и окончание одинаковые, но меняется смысл. В какой мере правило сонета характерно для восточных авторов и тем более для «восточных народных» текстов? Я не специалист по «восточной филологии» и надеюсь, коллеги «восточные филологи» меня поправят, но от такого построения текста за версту пахнет пастишем, то есть имитацией. Запах исходит при любой погоде. После дождя особенно сильно.
По моему мнению, российские авторы, переделывая эту оригинальную легенду, усилили некоторые романтические, с их точки зрения, детали. Даже говоря о Востоке, нужно не забывать про свои стандарты. Было использовано построение текста легенды, как сонета. Это ошибка. Получилось красиво, но… как-то не по-восточному.
Последнее. В российском варианте говорится, что Юсуф «остался навсегда с бедными, потому что, раздав все, стал сам опять бедняком. Но народ забыл ханов и беков и не забыл Юсуфа». Это неправда. Народ забыл все. Сам Юсуф вымысел, порожденный российским крымоведением, и появился на свет в виде заменителя информации. Это проявления социокультурного переосвоения региона.
Смысл легенды
В чем смысл легенды? Почему «народ цепко хранит в своей памяти» эту историю? Для ответа стоит разделить текст Челеби и российский вариант, смысл которых различен.
Смысл легенды Челеби, вероятно, в демонстрации богатства и экстраординарности Старого Крыма. Город был выдающийся во всех отношениях. Здесь не просто строились великолепные мечети, в них было нечто особенное. Мускусная мечеть тому свидетельство. Это ключевой момент для мусульманского восприятия мира. Просто построить великолепную мечеть? Это праведное дело, но такое есть во многих местах. Добавьте штрих… Ничего не жалко! Десять кантаров мускуса и амбры в старокрымскую грязь! Это поступок. Такое встречалось только в Старом Крыму периода расцвета.
Это особое состояние города осталось в прошлом. Челеби подчеркивает драматическую разницу состояний Старого Крыма. От экстраординарности периода процветания пришли к ничтожеству современного состояния. Смешивали мускус и амбру со старокрымской грязью при строительстве мечети, а «теперь в этом городе развалин стоят многие сотни разрушенных мечетей». Бросали пыль, чтобы почувствовать запах амбры, а сами стали пылью. Именно так я понимаю Челеби.
Это восточная мудрость. Она не в выдуманных поговорках. Она в контексте, но его понимание требует некоторого уровня культуры. История поучительная во всех отношениях. Она органично вписывается в общее описание Старого Крыма, данное Челеби.
Смысл российской легенды, скорее, в подаче определенного количества конкретики относительно Старого Крыма. По хорошо освоенной территории должна быть какая-то информация. Корректная информация заменяется словами. Новые слова начинают пропагандировать и становятся знанием, то есть усвоенной информацией.
В российском варианте, это основное. Мне кажется, не стоит искать особенно много смысла в пастишах. По этой причине в истории про Юсуфа не стоит искать больше смысла, чем замена конкретной информации относительно освоения Старого Крыма.
