Абибуллаев Энвер. 10 марта 1942 г.р. (15 марта 1939 г.). КрАССР, Судакский р-он, деревня Ай-Серез.
На момент выселения наша семья проживала в деревне Ай-Серез Судакского района КрАССР. В состав семьи входили: Осман Аджибекир – дед (1862 г.р.), Абибуллаева Аджер – мать (1910 г.р.), Абибуллаева Рехане – ст. сестра (1928 г.р.), Абибуллаев Ахмет – ст. брат (1930 г.р.), Абибуллаев Мустафа – ст. брат (1934 г.р.), Абибуллаев Сервер – ст. брат (1937 г.р.), Абибуллаева Айше – младшая сестра (1943 г.р.).
Жили в собственном доме, построенном силами родителей. Имели виноградники, фруктовые деревья, домашний скот, корову, с десяток овец и коз, 10-15 кур. До высылки был мобилизован в Красную Армию мой дядя (родной брат матери), работавший директором школы деревни Ворон. Накануне высылки отец был мобилизован в трудовую армию, якобы для восстановления разрушений, причиненных войной. (Но потом стало известно, что их насильственно заставляли работать на угольных шахтах вместе с военнопленными). Несмотря на то, что все мужское трудоспособное население деревни было мобилизовано в трудармию, чувствовалось какое-то облегчение, т.к. приближался конец войны.
18 мая 1944 года под утро, еще было темно, в дом ворвались военные – два офицера и вместе с ними была родственница нашего отца. Она жила в Нижнегорске, поэтому понимала русский язык. Она перевела нам, что мы и все крымские татары выселяемся. Они предупредили взять самые необходимые вещи и быстро собраться. Мы все, пятеро детей, спали под общим одеялом, мать – отдельно с младшей сестренкой. О выселении было объявлено устно, никакого официального документа не читали.
О постановлении ГКО № 5859 сс «О крымских татарах» от 11 мая 1944 года, где спецпереселенцам разрешалось взять свои личные вещи, одежду, бытовой инвентарь, посуду и продовольствие в кол-ве до 500 кг на семью, нам не сообщили.
Наш сборный пункт был около сельского кладбища, где стояли американские «студебеккеры». На каждую машину погружали по 8-9 семей. Выселяемых везли на Феодосийскую железнодорожную станцию. До станции нас сопровождал солдат с автоматом, он сидел на заднем правом углу «студебеккера».
На железнодорожной станции в Феодосии нас сразу погружали в вагоны стоящих там эшелонов. Вагоны были предназначены для перевозки скотины, их специально переоборудовали для выселяемых. Были сделаны нары из свежих досок, для большей вместимости. Мы поселились на полке у окошечка, мать на ходу на руках полностью высовывала с этого окошечка сестренку по нужде. Впоследствии до смерти она при воспоминании об этом вздрагивала от страха. Для туалета взрослых в середине вагона сделали ограждение из мешковины, где пол видимо был продырявлен. Мы дети ни разу не пользовались этим туалетом. В вагоне было очень много людей, некоторые женщины стеснялись ходить в этот туалет, и на стоянках ходили по нужде под эшелоны.
В эшелонах для приготовления пищи никаких условий не было. Женщины приготавливали тесто и на стоянках, второпях сделав из камней очаг, пекли на сковороде. Сколько времени будет стоять эшелон на остановке не объявляли. Только начнут печь и тут крик сопровождавших солдат: «По вагонам!!!» Люди хватают горячие сковородки с полуиспеченным тестом и бегут к своим вагонам, допекать будут уже на следующей стоянке. В общем, по пути следования каждый питался как мог, никакого организованного питания со стороны государства не было.
О постановлении ГКО № 5859 и речи не было. Санитарное и медицинское обслуживание отсутствовало. По пути следования были заболевания людей, были и смерти. Трупы людей на стоянках выносили и оставляли без захоронения.
В пути мы находились 15 дней. 3-го июня прибыли на станцию «Асака» г. Ленинска Андижанской области УзССР. Нас выгрузили на эту станцию, здесь мы 3 дня жили под навесом. Нас еще до прибытия распределили по районам и колхозам, но за нами никто не приезжал, поэтому так долго приходилось оставаться на станции. Оказывается, московский суперфашизм, выселяя, оклеветал нас людоедами, поэтому никто не хотел приехать за нами, никто не хотел быть съеденным.
Наконец, нашелся один смельчак – кузнец, которому было за 70 лет. Он сказал председателю колхоза: «Дай мне винтовку, я поеду, одного-двух убью, потом пусть съедят». Он где-то в середине дня прибыл со своими арбакешами (извозчиками – ред.), но не осмелился сразу подойти. К вечеру наши старики и женщины после омовения приступили к вечернему намазу. Он, узнав, что эти «людоеды» – мусульмане, единоверцы, осмелился. Кузнец подошел к самому старшему из этих людей, это был мой дед, почти его ровесник. Они договорились, и к вечеру наших людей погрузили в телеги.
К месту назначения мы приехали поздно ночью, это было правление колхоза «Кызыл Карван», здесь мы ночевали до утра. Утром наших людей распределили кого куда. Нас поселили в одну комнату дома местного учителя, он был добрый и понимающий человек. В этой комнате мы жили 8 человек. Председатель этого колхоза по национальности киргиз, был добрый человек, старался по возможности помочь. Он предупредил моего деда, что будет голод, и сказал, чтобы внуки собирали колоски, но, видимо, сексоты донесли и его убрали навсегда. Председателем назначили настоящего «советского» человека – деспота. Работать заставлял, а оплачивать не думал.
Скоро нашу семью переселили в другой дом без окон и двери. Наступала зима, было холодно и голодно. Со стороны государства никакой помощи не было. Насчет пайков были только слухи. Мы дети лежали на рисовой соломе, накрывшись самотканым ковром. Участилась смертность. В январе 1945 года умер мой дед. За период с июня 1944 года по май 1946 года нас переселяли 6 раз.
Пик голодной смертности, наверное, приходил на лето 1945 года. В это время мы и еще другие несколько семей жили в свободных помещениях колхозной кузницы. Я лежал на веранде, согреваясь солнцем. В это время солнце светило ослепительно, но мне казалось, что вокруг стоит полутьма и по всему телу ползают муравьи, видимо это был предсмертный симптом. Но мне суждено было жить и я выжил, конечно, благодаря усердной борьбе матери за нашу жизнь.
Как раз в эти дни за одну ночь в соседнем помещении умерли от голода наши ровесники, братья Сейтмемет, примерно 7 лет, и Зекерья, 5 лет. Зекерья, видимо, был очень похож на меня, так как его мать при каждой встрече со мной, вспоминая Зекерью, плакала.
Никто о постановлении ГКО № 5859сс. « О крымских татарах» от 11 мая 1944 года не знал. На момент спецпоселения, никакой помощи в обустройстве со стороны государства не было. Ссуду в размере 5000 руб. на семью с рассрочкой до 7 лет могли получить не все, а кто получил, вынуждены были вернуть государству в десятикратном размере. За время проживания в колхозе, с 1944 г. по ноябрь 1946 г., моя мама, старшая сестра, двое старших братьев работали на хлопковых полях, но ни копейки в качестве зарплаты не получили.
В декабре 1946 года вернулся наш отец, он принудительно работал на угольной шахте в г. Тула. В нашем районе в 1943 году было открыто богатое месторождение нефти «Палванташ», где была большая потребность в рабочей силе. Поэтому со всех колхозов района люди начали стекаться на нефтепромысел. Наш отец тоже устроился на работу в этом промысле землекопом вышкомонтажной бригады. Несмотря на большую потребность в рабочей силе, молодые люди, не достигшие рабочего возраста, и старики не могли устроиться на работу, а прокормиться надо. Поэтому двое-трое стариков, объединившись, формировали из глины кирпичи и строили времянки для вновь прибывших из колхозов.
Наш отец купил у стариков такую времянку размером 3 на 4 метра, накрытую местным камышом и землей, и переселил нас туда. В то время существовала карточная система на продукты питания, но для того, чтобы детям тоже давали карточки, нужны были метрики. Наши же все документы остались в Крыму. Нужно было медицинское заключение о нашем возрасте. Поэтому, однажды, отец нас всех шестерых детей повел в районную больницу для установления возраста. В больнице нам измеряли рост и на весах определяли массу, по этим двум данным устанавливали возраст, я оказался рожденным в 1942 году. В общем, у всех братьев и сестер настоящий возраст был искажен, но мы вернулись домой радостными, потому что нам будут давать карточки на питание.
Так мы жили на нефтепромысле Палванташ полуголые, полуголодные при комендантском режиме, но среди своего народа. Трудящийся состав нефтепромысла почти на 95% состоял из крымских татар.
Я поступил учиться в первый класс в 1949 году. Учеба велась исключительно на русском языке. В 1959 году окончил 10 классов средней школы. В 1960 году поступил в Ташкентское училище связи № 4 по специальности киномеханик. По окончанию училища, Андижанский облсовпроф направил меня на работу в СМУ-3 киномехаником и на полставки заведующим клубом.
Проходили годы, менялись генсеки, но злоба к крымским татарам переходила руководству по наследству. Народ писал индивидуальные письма в ЦК КПСС с просьбой решить наш национальный вопрос. Эти письма сначала отправлялись по почте, но они не попадали в ЦК. Их просто не отправляли по указанию властей. Потом народ, собрав деньги на дорогу, отправлял эти письма с представителями от народа.
Чемоданы с народными индивидуальными письмами от каждой области, где проживали крымские татары, народные представители доставляли в Москву. В 1971 году индивидуальные письма граждан Андижанской обл. доставлять в ЦК КПСС пришлось мне. Постоянные обращения народа всегда оставались без удовлетворения. Народ понял, что правительство не желает исправить свой преступный поступок и решил наряду с неустанным требованием, у кого есть возможность, своими силами возвращаться на Родину в Крым.
Я с семьей возвратился на Родину в октябре 1977 года. Мы «временно» поселились у матери моей супруги, они возвратились на Родину в 1973 году, и начали искать жилье на покупку в близлежащих селах. Наконец через год, в 1978 году мы нашли дом по нашему карману в селе Бахча-Эли (Богатое). Как только мы поселились в этот дом, каждую неделю нас стала посещать милиция и угрожать, чтобы мы освободили этот дом. Купленные нами дома не оформляли и в них не прописывали.
Весной 1979 года делегация крымских татар со всего Крыма отправилась в Москву требовать от ЦК КПСС прописки и оформления наших домов. Мы, в количестве 300 человек требовали в приемной ЦК принятия наших представителей. Наши требования оставались без внимания, тогда в знак протеста нами была объявлена общая голодовка на 1,5 сутки. К концу голодовки нас арестовали и, посадив в автобусы ПАЗ по 20 человек, развезли по всем милицейским отделениям Москвы. На следующий день нас, все 300 человек, посадив в специально приготовленные вагоны, в сопровождении милиции отправили в Узбекистан.
В Крым к семье вернулся примерно через месяц. В это время колхоз уже засеял наш придворный участок овсом, отключил электричество, в общем, власти старались создать невыносимые условия. Часто посещала милиция и угрожала, чтобы мы покинули Крым. Однажды в жаркий июльский день в дом без стука и без спроса заходит начальник областной милиции с представителями Белогорской милиции и, не поздоровавшись, спрашивает: «Ну кто тут живет?» Я отвечаю: «Я, Абибуллаев Энвер». Он говорит: «Вот, Абибуллаев Энвер, вы прекрасно знаете, как мы зимой и в стужу выкидываем из дома крымских татар с грудными детьми. У вас грудных детей нет – вас свободно будем выкидывать. Поэтому, чтобы завтра вашей ноги здесь не было». Предупредил районного властелина, чтобы он завтра приехал проверять. Хозяев, у которых мы купили дом, тоже предупредил: «Верните деньги, чтобы завтра они убрались, не вернете – вас тоже вместе с ними выкинем».
Дом был двухкомнатный, первая входная комната была без окон. Мы все домашние вещи сложили туда, и дверь закрыли на висячий замок. На следующий день пошел проливной дождь, приезжала проверять белогорская милиция, нас, конечно, не было дома. Я поехал искать жилье поблизости Крыма. Знающие люди мне посоветовали ехать в станицу Вышестеблиевская Темрюкского района, там я нашел действительно подходящий недорогой домик. Но как раз, когда я с вещами переезжал в этот домик, от генсека Брежнева в Темрюк приходит письмо, в котором указывается не прописывать крымских татар, турок-месхетинцев и корейцев в Верхней и Нижней Баканках и в Темрюкском районе. И здесь мою семью продолжала репрессировать нечеловеческая «советская власть».
К зиме 1979 года мне пришлось уехать из станицы Вышестеблиевской. Дом для покупки нашел в Кабардино-Балкарской автономной республике, Прохладненском районе, в станице «Солдатская». По цене согласились с хозяином дома, и мы переехали. Но хозяин не торопился оформлять куплю-продажу. Он был руководителем колхозной свинофермы, «погорел» при продаже комбикорма и ожидал решения суда, поэтому не решался оформлять продажу. Суд освободил его от занимаемой должности и лишил квартиры. Однажды, уже в марте, он подъехал на прицепе с домашними вещами и попросил нас освободить дом. Я заказал в Прохладном контейнер, погрузили вещи и мы вернулись к родителям в Узбекистан.
В Узбекистане мы решили строить себе жилье во дворе дома отца на имеющиеся у нас 4000 руб. Работая на низкооплачиваемой работе, покупая по спекулятивным ценам стройматериалы, построили за 8 лет себе жилье. Едва закончили строиться, нужно было снова объявлять продажу дома, чтобы опять вернуться на Родину – в Крым. С трудом продали дом за 140000 руб. – это был период гиперинфляции. Когда, мы уже вторично вернулись в Крым, за эти деньги можно было купить только холодильник «Саратов».
Вот краткая история моей жизни и жизни моего народа в высылке.
В настоящее время мы с семьей проживаем в приобретенном с трудом старом аварийном татарском домике, отнятом в 1944 г. советским правительством у наших соотечественников. Мы с большим трудом сумели вернуться на Родину, АРК, Белогорский р-он, с. Урус-Коджа (Русское), ул. Гоголя, 10.
17 октября 2009 г
