Как уже могли заметить наши читатели, «Авдет» на своих полосах публикует отрывки из произведений Дженгиза Дагъджи в переводе на крымскотатарский язык Юнуса Къандыма. Но о самом писателе, как оказалось, нашим читателям мало что известно. Кто же лучше, чем он сам расскажет о себе?
Именно это сделал Дженгиз-агъа в своем романе «Хатыраларда Дженгъиз Дагъджы (Язылджынынъ кенди къалеминен)» («В воспоминаниях Дженгиз Дагъджи. Пером самого писателя» в переводе на русский язык Адиле Эмировой).
Необыкновенная значимость произведения в том, что читатели имеют возможность ознакомиться с достоверными фактами биографии писателя, историей создания его произведений, прочувствовать историческую атмосферу в Крыму в те годы.
Роман состоит из трех частей, каждая из которых посвящена определенному периоду жизни писателя. Первая из них посвящена юности Дагъджи и описанию его жизни в Крыму, она так и называется «Годы, прожитые в Крыму». Во второй части Дж.Дагъджи рассказывает о своей военной службе, о немецком плене, о скитаниях по лагерям и странам, о том, чем для него обернулась Вторая мировая война, о знакомстве с будущей женой – полькой Региной. Третья часть воспоминаний посвящена обустройству Дженгиза Дагъджи в Лондоне, становлению его как писателя.
Эта часть проникнута необыкновенной любовью к Родине, которую мы чувствуем из каждого так верно подобранного слова автора.
«Море Гурзуфа и виноградники Кызылташа в течение сотен лет были источниками нашей жизни, нашими праздниками и радостями, нашими горестями и страданиями. У нас не было возможности жить без Гурзуфа и Кызылташа. Это я понял уже в очень раннем возрасте».
«Перед тем как поселиться в Англии, мне пришлось увидеть виноградники Италии и южной Франции. Ни один из них не мог идти в сравнение с виноградниками Кызылташа. Кызылташцы тщательно ухаживали за своими виноградниками. Трудом своим они превратили их в райские сады» – писал он о своих земляках.
Родился Дженгиз Дагъджи в Гурзуфе. «Я пришел в эту жизнь в ранние утренние часы девятого марта в двухэтажном доме с просторной верандой, с витражами в верхних частях окон и дверей, в доме, который стоял в центре виноградника, находившегося над Железным источником» – пишет Дж.Дагъджи.
Отец Дж.Дагъджи Эмирсеин (Эмир-Усеин) был средним из семи сыновей состоятельной семьи, владеющей виноградниками и табачными плантациями. Отец будущего писателя получил профессию парикмахера в Гурзуфе, где и влюбился в свою будущую жену Фатму-ханум. Семья Дагъджи владела парикмахерской в Гурзуфе, которая так и называлась «Парикмахерская Эмирсеина». Кроме того, самый старший из детей, брат Мидат, до 1931 года работал там же парикмахером.
«Если бы в этом мире люди жили нормальной жизнью, я тоже, возможно, стал бы парикмахером и прожил бы всю жизнь в Гурзуфе. И, наверное, был бы счастлив. Но мне это не было суждено. В скором времени все в нашей жизни перевернулось. Эту парикмахерскую, которая находилась в конце улицы, спускавшейся к пристани, я и сейчас ношу в своей памяти».
Сам Дженгиз-агъа был четвертым ребенком в семье: старший брат Мидат, сестра Зейнеп и Хатидже, младшие: Тимур, Тевиде, Айше и Халит.
В этой же первой части Дженгиз Дагъджи делится с нами воспоминаниями о коллективизации, первых высылках зажиточных людей из Къызылташа.
«Я своими глазами видел из окна нашего дома, как кызылташцев увозили на открытых грузовиках войск ОГПУ в сторону Ялты. Среди них были и наши родственники. После ухода грузовиков на обочине ялтинской автодороги оставались женщины, в отчаянии бьющие себя по головам кулаками, плачущие девушки и дети. Куда увозили их мужей? Почему увозили их отцов? Никто не знал этого. Никто ничего не объяснял. Столетиями не менявшаяся жизнь Кызылташа начали изменяться день ото дня. Нет, она не изменялась – жизнь в Кызылташе угасала. В опустевших домах оставались только дух и призраки кызылташцев, оторванных от отцовской земли».
Все увезенные из Къызылташа, по воспоминаниям Дженгиз-агъа, были посажены на заполненный до отказа пароход, стоявший у ялтинской пристани, и отправлены в неизвестном направлении.
«Мелодия песни «Ант эткеним», которую запели в один голос кызылташцы на отчаливавшем от берега пароходе, долгие годы звучала в моих ушах».
Отца Дженгиза Дагъджи также арестовали, после трехмесячного заключения он остался в Симферополе, в домике на Малофонтанной улице, куда позже приезжает Дженгиз, а еще через время и вся семья. Будущий писатель получил среднее образование в 12й образцовой школе в Симферополе.
В первой части нашли место и воспоминания о голодных 1932-33хх годах.
«На мостовых лежали умершие или полуживые люди с опухшими от голода лицами; рядом с ними, совсем без присмотра, находились дети, мальчики и девочки, иногда совсем голые, которые, уставившись в пустоту, жевали подобранные из сточных канав соломинки или что-то еще».
Первые пробы пера Дженгиза Дагъджи – стихотворение «Зима» и поэма «Старуха и ее коза» – были опубликованы в молодежном журнале, когда Дагъджи учился в последнем классе школы. Под впечатлением от поездки в Ханский дворец юный Дагъджи написал стихотворение «Говорите, стены».
«Пропитанный духом Гераев, ханский дворец до сих пор хранил в себе вековые мистические тайны. Пройдя через дворцовые ворота, я осматривал находящийся в середине просторного двора мраморный бассейн в форме силуэта Крыма, в кристально чистых водах которого я видел свое отражение; я слышал призыв к утренней молитве, который доносился из дворцовой мечети с двумя минаретами. Однако двери в мечеть были закрыты. Бассейн давно высох. Ни звука не доносилось из комнат гарема. Дворец был безжизнен. Безмолвен. Без ночей. Без дней. Дворец был мертв».
В связи с этим стихотворением вспоминает Дж.Дагъджи и свое знакомство с Шамилем Алядином, главным редактором литературного журнала.
В «воспоминаниях» пересекается прошлое и настоящее, далекая и недавняя реальность.
Дженгиз-агъа вспоминает, как справлялся у Мустафы Джемилева о том, много ли крымских татар живут в его родных селениях. Услышав ответ, что совсем немного (к тому времени, в Къызылташе поселились 27 семей, а в Гурзуфе – 8), к горлу его подкатил комок.
«Сквозь слезы мне привиделись наши кладбища. Где кости наших матерей и отцов, когда-то живших во всех этих гурзуфских домах? Где наши прекрасные девушки и парни, которые прогуливались по главной улице Гурзуфа?»
Даже через столько лет расставания с родными местами, Дженгиз-агъа постоянно в мыслях возвращался к ним (почти в каждом томе романа «Отражения» он писал о Гурзуфе). Он знал, что все населенные пункты в Крыму переименованы.
«Дорожный указатель с надписью «Краснокаменка», прикрепленный к столбу на обочине старой автомобильной дороги, не может заставить ни меня, ни детей из тех двадцати семи татарских семей, поселившихся в Кызылташе, забыть старое название села».
На вопрос А.Эмировой, каким писателем – турецким или крымскотатарским – он себя считает? Дженгиз Дагъджи ответил так: «Я крымский (крымскотатарский) писатель, пишущий свои произведения по-турецки».
В своем разговоре с Рефатом Чубаровым Дженгиз-агъа выразил надежду умереть на Родине.
«Рефат пристально посмотрел мне в лицо и спросил:
– А Вы, Дженгиз ага… Тоскуете ли по Крыму?
– Я улыбнулся:
– Очень!
Я не мог незаметно уклониться от ответа; я должен был дать ответ на этот вопрос. Ведь Рефат приехал из Крыма; он принес в мой дом атмосферу Крыма.
Я смог только сказать:
– Надеюсь, что кончина мне суждена на родной земле».
После окончания школы Дженгиз Дагъджи поступил в педагогический институт (нынешний ТНУ) на исторический факультет.
Почему история?
По правде говоря, не знаю.
Мне просто было недостаточно того, что я увидел ханский дворец; после посещения Бахчисарая во мне проснулось желание увидеть другие следы прошлого.