Мустафа Джемилев о некоторых страницах истории правозащитного движения в СССР

27.01.201411:19

Это интервью было дано М.Джемилевым для многосерийного фильма о правозащитном движении в СССР, снимаемом радиостанцией «Голос Америки» совместно с Фондом Андрея Сахарова. Поскольку каждая серия не превышает 15 минут, а интервью Джемилева превышает эту рамку, то оно, очевидно, будет подвергнуто некоторому сокращению. Ниже мы публикуем полный его текст.

– Мустафа-ага, вы принимали активное участие в деятельности таких известных правозащитных организаций в СССР, как Инициативная группа и Хельсинкская группа. В чем общность и различие в деятельности этих групп?

– Инициативная группа по защите прав человека в СССР была создана в мае 1969 года через пару недель после ареста в Ташкенте лидера правозащитного движения в СССР генерала Петра Григоренко. Вопрос о необходимости создания какой-то общесоюзной правозащитной структуры обсуждался давно, а арест Петра Григоренко просто ускорил процесс. Превалировало мнение, что на удар надо немедленно отвечать ответным ударом, иначе «советы» будут наглеть еще больше.

«Инициативная группа» была первой в СССР открытой правозащитной организацией. Я говорю «открытой», а не «легальной», потому что в СССР «общественные организации» могло создавать только государство и только «в целях укрепления советского строя». А тут какие-то антисоветчики, которые преследуют цели, весьма далекие от укрепления этого строя. Наоборот, открыто декларируют цели защищать тех людей, которых этот строй преследует по политическим мотивам. Такой наглости советская власть до этого еще не видела. Причем, первым документом, подписанным всеми 15-ти членами «Инициативной группой» было резонансное обращение в ООН, где перечислялись главные преступления советского режима в области прав человека, а также говорилось о преследованиях крымских татар за их стремление возвратиться на свою родину. Кстати, и термин «инициативная группа», как об этом писала впоследствии известная правозащитница Л.Алексеева в своей книге «История инакомыслия», был заимствован у крымских татар – эта была основная форма самоорганизации Крымскотатарского национального движения.

Так что априори эта «Инициативная группа» в глазах советских органов была незаконной, враждебной и, разумеется, сразу же начались преследования. Правда, арестовывали не сразу, поскольку почти все 15 человек, вошедших в «Инициативную группу» были уже известными правозащитниками, их имена мелькали на страницах западной прессы. Но репрессий не избежал ни один из 15-ти. Кого отправили в тюрьму, кого в психушки, а нескольких лишили советского гражданства и принудительно выпроводили за пределы СССР. Избежал ареста только поэт и ученый-физик Г.Подъямпольский, который в 1976 году скончался от кровоизлияния в мозг в г.Саратове, куда его специально «командировали» по работе в академии на время проведения в Москве 26-го съезда КПСС. Правда, взамен арестованных были другие желающие войти в эту «Инициативную группу», но их не принимали, поскольку было ясно, что их тоже арестуют, а новых «камикадзе» не хотелось.

Первым взяли В.Борисова – не арестовали, а забрали в психушку, где он провел 5 лет. Еще через месяц арестовали в Харькове майора Г.Алтуняна. Меня арестовали 11 сентября 1969 года, то есть через три с лишним месяца после провозглашения «Инициативной группы». На следующий день арестовали четвертого члена «Инициативной группы» церковного писателя Э.Краснова-Левитина. Поэтессу Наталью Горбаневскую, которая на днях умерла в Париже, арестовали в декабре того же года. Ее немного продержали в Бутырской тюрьме, а затем более года – в Казанской спецпсихбольнице.

Выдвинутые против меня обвинения не были связаны с «Инициативной группой», поскольку дело против меня, тоже по обвинению в антисоветчине, было возбуждено еще до ее основания и объединено с делами еще ранее арестованных генерала Петра Григоренко и поэта Ильи Габая (покончил с собой в 1972 г.). По поводу документов «Инициативной группы» меня гебисты пытались допрашивать в качестве «свидетеля» по делам двух арестованных членов этой группы Петра Якира и Виктора Красина уже после освобождения из лагеря в 1972 году.

 

– Вы сказали «пытались допрашивать». А что, допрос не получился?

– Не получился, потому что очень уж нескромные вопросы они начали задавать. Вроде, где и при каких обстоятельствах вы подписывали тот или иной документ, кто при этом присутствовал, какие «самиздатские» и «тамиздатские», то есть изданные за рубежом материалы вам передавали Якир и Красин и т.п. Я ответил, что такие вопросы они могут задавать своим родным сексотам, но никак не активисту правозащитного движения. Затем сделал заявление, что арест Якира и Красина считаю незаконным и, соответственно, каких-либо показаний давать не желаю.

– Не арестовали за отказ от дачи показаний?

– Это было бы очень нелогично, потому что речь шла о материалах и моих подписях до моего ареста в сентябре 1969 года. Они еще тогда должны были мне их предъявить и все равно большего срока они мне не могли дать, поскольку итак дали срок «на всю катушку» по той статье уголовного кодекса, и я отсидел этот срок, как говорится, «от звонка до звонка». Арестовали несколько позже – через год с лишним.

С подписями остававшихся еще на свободе членов «Инициативной группы» было выпущено всего 42 документа. Но последние документы были подписаны одновременно и другими образовавшимися к этому времени правозащитными организациями – Московской, Литовской и Грузинской Хельсинкской группами, Рабочей комиссией по расследованию использования психиатрии в политических целях, Комитетом защиты прав верующих и др. Последний, 42-й, документ с участием «Инициативной группы», который назывался «По поводу приговоров Гинзбургу, Щаранскому, Пяткусу» был датирован 15 июля 1978 года и там стояла подпись только одной остававшейся еще на свободе члена «Инициативной группы» Татьяны Великановой. В ноябре 1979 года была арестована и приговорена в общей сложности к 9 годам тюрем, лагерей и ссылки Татьяна Великанова. На этом эпопея «Инициативной группы» закончилась.

Московская Хельсинкская группа была создана ровно через 7 лет после «Инициативной группы, в мае 1976 года. Как известно, в августе 1975 года 35-ю государствами, включая СССР, в г.Хельсинки был подписан Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, в соответствии с которым страны-подписанты брали на себя обязательство, в числе прочего, соблюдать права человека, право людей на получение и распространение информации и т.п. Вот и решили правозащитники создать организацию, которая будет наблюдать и информировать подписавшие Заключительный акт европейские страны о том, в какой мере соблюдаются в СССР права человека. Несколько позже с такими же декларированными целями появились национальные хельсинкские группы – Украинская, Литовская, Грузинская, Армянская. Поскольку советское государство как обычно вовсе не собиралось скрупулезно соблюдать подписанное соглашение, в особенности в части соблюдения прав человека, поскольку это означало бы конец тоталитарному режиму, то, разумеется, эти группы, можно сказать, сразу же стали главными врагами советской власти и основной мишенью для КГБ, хотя в действиях ни членов «Инициативной группы», ни «Хельсинкской группы» не было ничего такого, что противоречило бы действующему советскому законодательству.

Существенной разницы в деятельности «Инициативной группы» и Хельсинкской групп не было. Можно сказать, что вторые были продолжением первой. Более того, выпуск основного машинописного издания «Инициативной группы» «Хроника текущих событий», где содержалась информация обо всех преследованиях по политическим мотивам, национальных и религиозных движениях в СССР, положении политзаключенных в тюрьмах и лагеря и т.п., был продолжен «Хельсинкской группой», с той только разницей, что при «Хельсинкской группе» это издание стало несколько толще и содержательнее, поскольку к этому времени сопротивление советскому режиму более расширилось и, соответственно, расширились и масштабы репрессий. Из всех 65-ти номеров «Хроники текущих событий» около половины (более 30-ти номеров) были выпущены преимущественно под редакцией членов «Инициативной группы» Натальи Горбаневской и Анатолия Якобсона (покончил с собой в 1978 году), а остальные – «Хельсинкской группой». Пожалуй, разница была только в том, что в «Хельсинкскую группу» взамен арестованных могли вливаться новые люди, а в «Инициативной группе» такого не было.

– Что, по вашему мнению, было самым важным в работе той и другой групп?

– Главным и самым важным в деятельности обоих групп было то, что они по всей стране собирали информацию о безобразиях советской власти в области прав человека и предавали это широкой гласности, в первую очередь, через «Хронику текущих событий». Конечно, тираж «Хроники» был небольшой – типографий у нас не было, а тираж напечатанных и перепечатанных на пишущих машинках в разных местах экземпляров не мог превышать нескольких сотен. Но «Хроника» обязательно передавалась представителям всех 35 европейских стран-подписантов Хельсинкского соглашения и возвращалась в СССР на нескольких языках через мощные радиостанции «Свобода», «Azatliq», «БиБиСи», «Голос Америки», «Немецкая волна» и др., а порой и в виде отпечатанных в Амстердаме или Нью-Йорке симпатичных типографских экземпляров. Это был самый чувствительный удар по преступному режиму. Это было одновременно и большой моральной поддержкой для арестованных правозащитников, их близких. Фамилии репрессированных правозащитников автоматически попадали в списки лондонской “Amnesty International”, а оттуда потом шли в советские органы запросы с просьбой сообщить об их местонахождении, состоянии здоровья и т.д. То есть давали понять, что об этих людях знают и на все беззакония против них будут обязательно реагировать.

– Чем помогла «Московская Хельсинкская группа» вам и крымским татарам?

– Тем же, чем и остальным людям, которые подвергались репрессиям за свои убеждения и законные требования. В «Хронике текущих событий», издававшейся сперва «Инициативной группой», а потом «Хельсинской группой», была постоянная рубрика «Крымские татары», где содержалась текущая информация о борьбе крымских татар за свои права и репрессиях против них. Эту рубрику постоянно составлял и редактировал вплоть до своего ареста в 1980 году Александр Лавут. Именно в основном благодаря «Хронике» общественность за пределами СССР, а через западные радиостанции также широкая советская общественность были информированы о крымскотатарской проблематике. Ну а поскольку у меня больше всего было арестов, судебных процессов и «прессовок» в тюрьмах и лагерях, то, соответственно, и информации обо мне в «Хронике», в отдельных заявлениях «Инициативной группы» и «Хельсинккой группы» было больше всего. Это, конечно, было большой поддержкой.

– Вы провели в неволе в общей сложности около 15-ти лет. Что в эти годы было самым тяжелым и страшным? Какими качествами или методами необходимо обладать, чтобы пережить все это?

– Наиболее тяжелыми были дни тюремных и лагерных голодовок. Первая длительная голодовка у меня была в Ташкентской тюрьме в 1970 году – 30-дневную голодовку я объявлял в своем последнем слове на процессе вместе с Ильей Габаем (третьего нашего «подельника» генерала П.Григоренко решили не судить, а отправить в психушку). Объявлял голодовку без каких-либо конкретных требований, а в знак протеста против репрессий по политическим мотивам. После истечения 30-ти дней, вручив мою пайку – полбуханки хлеба и шматок кильки, препроводили в общую камеру. Уголовники в камере оказались довольно сообразительными. Они быстро отобрали у меня хлеб и кильку, сказав, что если я это с голодухи съем, то я обязательно умру от заворота кишок, и стали в течение продолжительного времени откармливать меня более удобоваримыми продуктами – сгущенным молоком и иными полученными ими в передачах от родственников деликатесами.

Другая длительная, продолжавшаяся 303 дня голодовка в 1975-76 годах с принудительным кормлением – вливанием питательной пищи через шланг с использованием роторасширителя – была в Омской тюрьме. Несколько месяцев назад российские сайты публиковали рейтинг продолжительности политических голодовок в мире, и эта моя голодовка оказалась на первом месте. Бытующие разговоры о том, что после определенного времени организм привыкает к голоду и не доставляет больших мук – сущая ерунда. Возможно, в этом и есть какая-то доля правды, но только если бы не было ежедневных или через день вливаний через шланг питательной жидкости. Но жидкость эта быстро рассасывается и примерно через пару часов опять начинаются муки голода. Не спится, а если и уснешь, то и во сне обязательно видишь что-то съедобное. И самое паскудное – это то, что как только начинаешь есть, то сразу же просыпаешься.

Очень тяжелым был последний срок в лагере строгого режима «Уптар» в Магаданской области в 1983-86 годах. Политическим в лагерях всегда стараются давать работу потяжелее, но тут была почти непосильная. Делали керамзитобетонные блоки, которые пропаривали в печах, а потом таскали из печи и складывали в другом месте. План, превышающий возможности нормального человека, тем более с моей комплекцией и моей язвой 12-перстной кишки. В соответствии с нормой за смену надо было перенести с одного места на другое груз в общей сложности около 12 тонн. А за невыполнение плана составляют «протоколы о нарушении», вследствие чего резкое понижение пайка, изоляторы и прочее. Сел немного отдохнуть и перекурить – опять «протокол о нарушении». После очередного «нарушения» в начале июня 1986 года приводят в здание штрафных изоляторов и заводят в кабинет, где сидит начальник лагеря Шевцов. Происходит интересный и довольно зловещий разговор.

«Сейчас тебе дадут чистую бумагу, и ты напишешь, что отрекаешься от всех своих антисоветских взглядов, от Крым-мрым и прочее, что отныне станешь нормальным советским человекам. Иначе ты отсюда никогда не выйдешь и этих людей (тут он достает из задвижки стола фотографию, где моя супруга и четырехлетний сынишка) никогда не увидишь. Ты меня хорошо понял? Советская власть еще не таких, как ты, ломала!», – говорит начальник лагеря.

Ничего себе! – думаю я, – Горбачев по радио рассказывает про перемены, перестройку, гласность, необходимость демократизации общества, а этот тип ведет такие разговоры, как будто на дворе все еще сталинские времена. До этого он никогда не разговаривал со мной на «ты». Стало понятно, что он получил какое-то задание.

Стараюсь быть спокойным, хотя сразу очень расстроился, поскольку до свободы оставалось всего полгода. Перехожу на тот же тон, что и у начальника лагеря. «Послушай, гражданин начальник! – горою я ему. – Ты же вообще по жизни «шестерка» и будешь делать только то, что тебе прикажут твои хозяева. Поэтому не строй из себя вершителя моей судьбы. Похоже, что ты даже газеты не читаешь. Твоя советская власть скоро развалится, а вы, как крысы, будете искать углы, где бы спрятаться. Тех людей на фотографии, которую ты украл из письма в мой адрес, я обязательно увижу. Но дай бог, чтобы ты не увидел своих детей, поскольку от таких папаш детям только вред».

Конечно, я и сам не верил в то, что говорил, особенно насчет скорого развала советской власти, но надо же было сказать что-то этому хаму. Начальник коротко приказал поджидавшим у двери надзирателям: «В изолятор!».

Вводят в камеру, а там 4 мордоворота, с одним из которых у меня еще в зоне несколько месяцев назад был конфликт. При виде меня они аж заулыбались от удовольствия, как волки, которым подбросили зайчонка. Сразу понял: Пресс-хата! То есть камера, где сидят отморозки, которые не смеют выйти в зону, поскольку за их подлые дела там прирежут, а тут по заказу администрации могут брошенную к ним жертву избить, убить, искалечить. За это им ничего не будет, даже получат вознаграждение в виде нескольких плиток чая, курева и наркотиков. В голове пронеслось: «Это конец!».

Но произошло какое-то чудо. Вдруг послышался голос из другой отдаленной камеры. Говорил по-английски. Это был мелкий разбойник Залыкин, с которым у меня в зоне были довольно дружественные отношения. Он спросил, за что посадили в изолятор и какая в камере обстановка. В нескольких словах я объяснил ситуацию. Через несколько минут из той же камеры послышался другой голос, но уже по-русски и с грузинским акцентом: «Шестая хата, вы меня слышите?». Отсюда: «Да, Гога, говори». Гога продолжает: «К вам бросили одного политического. Так вот, если хоть волос на его голове тронете, вы понимаете, что я с вами сделаю, да?». В камере устанавливается гробовая тишина. Отморозки перешептываются, а потом один из них робко кричит: «Да все ништяк, Гога!». Этот Гога был «вором в законе», а перечить ему было очень даже небезопасно. Потом один из этих отморозков мне тихо говорит, что во время проверки мне следует выйти из камеры и отказаться входить обратно. Так, мол, будет лучше для обеих сторон. В этом была своя логика, ибо если ты администрации заявляешь, что не можешь находиться в той или иной камере из-за конфликта с ее обителями, то как бы предупреждаешь администрацию о возможных драматических последствиях. Словом, так и сделали, и меня перевели в другую камеру. Там тоже были сексоты, но с другими задачами. Они должны были отслеживать каждый мой шаг, мои разговоры, в дружеских беседах выяснять мои планы на будущее и т.п. Но за отказ войти обратно в «пресс-хату» на меня составили новый протокол о нарушении, вынесли определение о водворение в ПКТ («помещение камерного типа») сроком на 6 месяцев, а через некоторое время и после составления еще нескольких протоколов о нарушениях («не встал при входе в камеру дежурного по коридору», «грубо разговаривал с дежурным», «переговаривал с другими камерами по-английски и тем самым мешал отдыху других осужденных» и пр., всего в сумме набралось 36 «нарушений») объявили о возбуждении против меня нового уголовного дела по статье 188-3 УК РСФСР «За злостное неподчинение требованиям исправительно-трудового учреждения». Эта статья была введена в уголовный кодекс в годы правления Андропова в 1983 году и поэтому ее называли «андроповской». По этой статье человека практически можно было держать в неволе пожизненно, поскольку спровоцировать очередные десятки «нарушений» для администрации не составляет никакого труда. «Нарушения» эти являются достаточным основанием для продления срока на очередные три, а для признанных «особо опасными рецидивистами» на 5 лет. Словом, открывалась весьма нерадостная перспектива.

Насчет того, что делать и как пережить, видимо, у каждого могут быть свои видения и методы. Я, например, считал, что вступая на этот путь и учитывая с кем имеешь дело, надо психологически приготовить себя к самому худшему, в том числе к мучительной смерти. А если события развиваются несколько лучше, чем то, к чему ты приготовился, то все воспринимается как дар Божий.

– О каких деятелях правозащитного движения, по мнению Мустафа-ага, нужно обязательно рассказать сегодняшнему молодому зрителю. Кто незаслуженно забыт?

– Дело не в личностях, о которых следовало бы писать. Ведь люди в подавляющем большинстве случаев ставили на карту свою свободу и жизнь не ради того, чтобы «войти в историю» или прославиться, а просто руководствовались своими представлениями о чести, достоинстве, гражданском и национальном долге. Конечно, молодым людям следовало бы знать, что если они сегодня могут говорить, писать и публиковать все, что считают нужным, не боясь, что завтра за это арестуют и превратят в «лагерную пыль» или отправят в психушку, то это получилось не просто так и само по себе. То есть необходимы скрупулезные исследования и популяризация советского правозащитного движения с использованием всех, к сожалению, в России в значительной части засекреченных материалов КГБ и ЦК КПСС. Тогда всплывут и многие незаслуженно забытые имена достойных граждан страны.

– Что бы Мустафа-ага посоветовал сегодняшним гражданским активистам Украины и России.

– Молодые люди должны знать, что если не будут ценить, защищать и дальше развивать свои демократические свободы, то очень скоро могут снова возвратиться в мрачное прошлое. А начинать все сначала значительно труднее и смертельнее.

Фото аватара

Автор: Редакция Avdet

Редакция AVDET