Мечеть Ешиль-Джами. Рисунок К. Богаевского, 1925
Продолжая рассказ об исторических памятниках, связанных с персонажами знаменитой легенды о Бахчисарайском фонтане, в сегодняшнем очерке я представляю читателям следующее сооружение из этого числа: мечеть Ешиль-Джами.
В настоящее время этой мечети в Бахчисарае мы уже не увидим: почти семьдесят лет назад она была снесена. Примерно на том месте крутого горного склона, где Зеленая Мечеть высоко поднималась над центральной улицей старого Бахчисарая, в наши дни располагаются летние площадки кафе «Мусафир» (популярного некогда среди жителей и гостей города, но, к их разочарованию, закрытого недавно по требованию властей). Ешиль-Джами была настолько выдающимся и заметным сооружением, что вокруг нее складывались свои собственные предания. Этот интереснейший памятник был связан не только с именем Диляры-бикеч и Кырыма Герая, но и еще одного персонажа, фигурирующего в некоторых вариантах легенды: художника Умера. Поэтому Ешиль-Джами никак нельзя оставить без внимания.
Сохранилось достаточное число зарисовок, фотографий и описаний этой мечети, чтобы составить ясное представление о ней. Знакомясь с этими материалами, убеждаешься, что с утратой Ешиль-Джами Крым лишился одного из своих ценнейших архитектурных памятников, не уступавшего в художественной ценности лучшим постройкам Хансарая. Необычным в этой мечети было всё, начиная с названия. Мечеть именовалась «Зеленой» потому, что черепица на ее кровле была покрыта блестящей зеленой глазурью. Мало кого это удивило бы сейчас, когда на крышах города пестрит весь ассортимент строительного базара от серого шифера и ангарной жести до ядовито-синего пластика, но в XVIII веке блистающее изумрудное пятно среди одинаковых рядов красных черепичных кровель выглядело фантастикой. Снаружи мечеть была украшена так искусно и разнообразно, что очевидцы сравнивали ее раскраску с «вышивками на кайме турецкой шали». Декоративные пилястры с красной и зеленой мозаикой, затейливая резьба деталей, красочные росписи на стенах, весьма схожие с узорами на Большой мечети Хансарая – все это создавало незабываемое впечатление. На южном фасаде, обращенном к улице, были нарисованы двое часов с гирями и маятниками, а рядом, в двух рельефных розетках, высечены дата «1178» (т. е. 1764 г.) и имя «Умер».
Присутствие этого имени указывает, что сходство оформления Ешиль-Джами и главной ханской мечети вовсе не случайно. Ведь то же самое имя дважды начертано и на Большой мечети во дворце. Его можно разобрать среди мелкого шрифта в самой верхней надписи на западной стене Хан-Джами – там, где выведенное огромными буквами слово «машалла» соседствует с тремя ханскими тамгами и датой 1176 (1762) г. Здесь к имени Умера добавлена полная его должность: «главный придворный живописец». Из этой подписи становится ясно, кто создал на стенах Хан-Джами удивительные «зеркальные» каллиграфические надписи из затейливо сплетенных арабских букв. Среди них и цитаты из Корана, и краткие восклицания к именам Аллаха («Йа, Субхан!» «Йа, Керим!» и др.), и декоративная тугра, в которой зашифрованы слова «Благословен ремонт высочайшего Кырыма Герай-хана». Имя Умера помещено и в углу одного из цветных витражей Ханской мечети, тоже украшенного благочестивыми надписями (художник использовал свою любимую каллиграфию даже при создании витражей, хотя сделать красивую надпись из кусочков стекла, скрепленных плетением проволоки и алебастром, гораздо труднее, чем просто написать ее кистью на штукатурке).
Выполненные и подписанные Умером стенная роспись и витраж в Большой Ханской мечети Бахчисарайского дворца
Умер, очевидно, служил главным «дизайнером» во время масштабной реконструкции Ханского дворца, начатой ханом Кырымом Гераем в 1762 г. Несомненно, к этой работе был привлечен целый штат художников, архитекторов, строителей и прочих мастеров, а Умер был лишь одним их них (хотя, по-видимому, и самым заслуженным, имевшим право лично подписывать свои произведения). Его подписей в Хансарае сохранилось лишь две, но по причине безвестности остальных художников среди экскурсоводов и даже ряда исследователей сложился обычай приписывать Умеру абсолютно все стенные росписи, украшения и постройки Хансарая второй половины XVIII в. Его стиль якобы «узнают» даже в резьбе «Фонтана слез», хотя каллиграфия и скульптура – это очень разные жанры искусства, а сходство между фонтаном и подписанными произведениями Умера – чрезвычайно отдаленное. Но, так или иначе, Умера возвели в сан «единоличного» строителя Хансарая, а помимо того, еще и вывели на подмостки легенды о Фонтане.
В той экскурсии тридцатипятилетней давности, которая столь впечатляла меня в детстве, Умер (или, как его называли – Омер) фигурировал как пленный иранец, которому свирепый хан, заморив в гареме до смерти Диляру, отдал заведомо невыполнимый приказ сделать так, чтобы «камень заплакал» по ней. Но гениальный пленник все же сумел создать фонтан, в котором выразил не ханские слезы досады по упорхнувшей на тот свет пташке, а якобы слезы собственных мук и страданий в татарском плену.
Как Умер не имел никакого отношения к Ирану (его стиль гораздо ближе к Стамбулу, чем к Тебризу и Исфахану), точно так же и это сказание никак не связано ни с крымскотатарской легендой, ни с пушкинской поэмой. Оно выдумано уже в советское время: во-первых, мастер выступает тут представителем угнетенного трудового класса, а во-вторых, Омеру присвоена «правильная» национальность – ведь показывать в роли гениального скульптора крымского татарина (и даже хотя бы турка) после депортации было совершенно немыслимо. Не стоит, впрочем, слишком сурово бичевать музейных авторов этой басни. Как говорили старые работники музея, некие высокие чины в Москве отказались от своей затеи бесследно снести Хансарай лишь после того, как их неофициально заверили, что во дворце будет работать «идеологически правильный» музей с соответствующими экскурсионными рассказами. В истории, как мы все знаем, бывают черные времена, когда людям приходится выживать самим и спасать памятники культуры лишь путем очень неприятных компромиссов. Но в конечном итоге – где сейчас все эти чины со своей идеологией, а Хансарай – вот он, стоит на месте…
Интерьер мечети Ешиль-Джами. Рисунок К. Богаевского, 1925
Но вернемся к Ешиль-Джами. В отличие от Фонтана, авторство Умера в оформлении Зеленой Мечети не вызывает никаких сомнений. Внутри мечеть была украшена просто роскошно, в фиолетово-зеленой гамме. Ее стены местами были покрыты изразцами, окна украшены витражами, а ажурные внутренние арки с тонкими колоннами расписаны изящными узорами. Каллиграф дал полную волю своим талантам: в интерьере здания использованы по меньшей мере четыре разновидности арабского письма. По карнизам арок тянулись аяты из Корана, выполненные убористым шрифтом «насх». По обеим сторонам от михраба геометрией куфической каллиграфии были изображены абстрактные силуэты мечетей с минаретами. Тут же воздушным шрифтом «насталик» было выписано и некое остроумное двустишие о ходе времени (его скрытые смыслы арабистам еще предстоит точно перевести – тут налицо какая-то сложная игра смыслов, символов и аллитераций, нить которой давно утрачена, но явно перекликается и с изображением двух часов на обратной стороне стены, и с Ханской мечетью, на восточной стене которой Умером начертан в точности такой же стих). А у окон на стенах размашистым почерком «сульс» выведены очень важные для истории записи: с одной стороны — «Обладатель добра и благодеяний», а с другой стороны – «Диляра, милость Аллаха на ней, 1178 г.».
Чем же они так важны?
Мечеть Ешиль-Джами не упоминается в классической легенде о Бахчисарайском фонтане, но в городе о ней были сложены свои собственные предания. Все они утверждали, что мечеть (как и дюрбе, как и фонтан) была выстроена безутешным ханом в память о безвременно умершей Диляре-бикеч. Бытовала даже байка о том, что Диляра якобы еще при жизни сама просила похоронить ее в таком месте, откуда была бы видна эта мечеть. Но надпись показывает, что не все здесь так просто. «Обладатель добра и благодеяний…» (после чего должно следовать имя и год) — это стандартная, очень распространенная фраза, помещавшаяся зажиточными благотворителями на сооружениях, которые они за свой счет возводили для сограждан. В Бахчисарае, например, было несколько общественных фонтанов, «подписанных» именно таким образом.
В Крыму неизвестны мечети, построенные и названные в память умерших женщин. Зато существует не так-то мало памятников, возведенных на средства знатных благотворительниц: от медресе Инджи-Бек-хатун в Старом Крыму до мечетей Бек-Хан и Исми-Хан в Бахчисарае. Скорее похоже на то, что мечеть выстроена не в память о Диляре, а по повелению самой Диляры. Надпись, во всяком случае, подсказывает именно это. Подсказывает она и еще один нюанс: указанный в ней 1178 год (Диляра умерла в 1177) и призывание «милости Аллаха» свидетельствуют, что на момент постройки мечети Диляры уже не было в живых. В этом нет ничего удивительного: мечеть вполне могла быть возведена по завещанию благотворительницы после ее кончины. Завещать свои средства и имущество в мусульманский вакф на различные благочестивые цели было обычным явлением в Крыму, причем не только у богачей.
Таким образом, и здесь у нас складывается картина, скорее приличествующая неспешному, со всеми полагающимися приготовлениями, отходу в мир иной почтенной и заслуженной дамы, нежели истории о безумной любви хана к юной красавице.
Датированная надпись с именем Диляры и образцы каллиграфических росписей у михраба в мечети Ешиль-Джами. Фото 1920-х гг.
Судьба у этой мечети вышла несчастливой. Во время бурных событий, предшествовавших российской аннексии Крыма 1783 г., Ешиль-Джами была осквернена: в ней пролилась кровь. Различные рассказчики излагали эту историю по-разному. Одни говорили, что некие злодеи убили имама внутри мечети, у самого михраба. Другие утверждали, что при наступлении русских какой-то мулла забрался на минарет, откуда призывал к сопротивлению, и его, прицелившись, застрелил из ружья казак. (Более правдоподобной выглядит первая версия: насколько известно, при занятии русскими войсками Бахчисарая в 1771 г. в городе не было уличных боев, зато чуть позже, в разгар гражданской войны, когда наемники Шахина Герая сотнями истребляли истинных и мнимых противников пророссийского хана, в Крыму творились неслыханные ранее жестокости, удивлявшие даже русских генералов, и несогласные с ханом имамы имели немалые шансы попрощаться с жизнью). Так или иначе, великолепное, но оскверненное кровопролитием здание с тех пор больше не использовалось в качестве мечети. Со временем там стала собираться на свои бдения община дервишей, затем в бывшей мечети устроили мектеб, но здание старело, разрушалось без ремонта, входить в него стало небезопасно и, в конце концов, его забросили окончательно. К началу XX в. Ешиль-Джами уже была готова обрушиться: минарет и северная стена развалились, в пустых окнах гулял ветер. В 1915 г. бывшую мечеть решили было снести, но авторитетные любители истории (Арсений Маркевич, Усеин Боданинский и другие) на этот раз отстояли его, доказывая, что уникальную постройку все еще можно отреставрировать. Этого не случилось, хотя Боданинский, став директором Дворца-музея, и продолжал настаивать, что реставрация возможна и необходима.
Наконец, после депортации, в первые послевоенные годы, старая мечеть таки была снесена и разобрана до основания. Крым навсегда потерял необычайный памятник, от которого нам остались лишь снимки, рисунки, тексты, а помимо них, конечно, и легенды: вдохновенные, замысловатые, колоритные, но вместе с тем и невыразимо грустные – как, собственно, и вся история ханского Крыма…