«Хан Гирей». Иллюстрация В. Суреньянца, 1897
Очерк за очерком мы постепенно приближаемся к разгадке тайны Бахчисарайского фонтана. Как можно было видеть из прошлого моего рассказа, коренные жители Бахчисарая не были авторами легенды, которая легла в основу пушкинской поэмы. Но кто же тогда был ее автором? Прежде чем разбирать этот вопрос далее, стоит вспомнить содержание поэмы «Бахчисарайский фонтан». Разумеется, всякий образованный житель Крыма давно знаком с этим произведением в оригинале. Но давайте все же освежим его в памяти.
Итак, грозный хан Гирей сидит мрачный и печальный. Его тревожат не войны и не козни врагов, а безответная любовь. Тем временем в ханском гареме молодые наложницы поют песню в честь самой прекрасной среди них — грузинки Заремы. Но Зарему это не радует: она грустит. Хан разлюбил ее с тех пор, как в гареме появилась польская княжна Мария, в которую теперь безответно и влюблен хан. Мария появилась здесь как невольница: крымские воины похитили ее из родного дома во время набега на Польшу, убив ее отца. Мария страдает в неволе.
Хан не тревожит ее, позволяя ей пережить свою скорбь в уединении. Ночью Зарема тайно приходит к Марии и горячо требует не отнимать у нее любви хана, с которым до появления Марии она была так счастлива. Мария, разумеется, ничем не способна помочь. Зарема угрожает ей кинжалом и уходит, а Мария остается в отчаянии, мечтая о даже смерти, лишь бы закончились эти мучения в неволе… Проходит время. Марии уже нет в живых.
Никому не известно, от чего она умерла. Но в ночь таинственной гибели Марии стражи гарема утопили и Зарему «в пучине вод». Хан покинул дворец: он ушел на войну и тщетно пытается в шуме яростных сражений заглушить свою боль. Безутешный хан возвращается в Крым и строит в память о Марии мраморный фонтан, который плачет слезами. Узнав об этом предании спустя много лет, некие молодые девы назвали ханский памятник Марии «фонтаном слез». Автор вспоминает, как когда-то тоже побывал в Бахчисарае и видел заброшенный, но все еще прекрасный дворец. Во время прогулки по дворцу ему привиделась чья-то быстрая тень. Чей это был призрак: Марии? Заремы? Или его собственной тайной возлюбленной, о которой автор безнадежно тоскует в изгнании? Поэт мечтает снова приехать и увидеть чарующий Крым.
Таков вкратце сюжет знаменитой поэмы, что вышла в свет в 1824 г. и прославила Бахчисарай на весь мир. Она считается одним из лучших произведений русской поэзии. Благодаря ей бывшая ханская столица превратилась в глазах всего мира из опустошенной колониальной резервации в райский сад поэтических грез (ведь до Пушкина никто и не думал воспринимать Бахчисарай в романтическом ключе; до того город ассоциировался у чужеземцев вовсе не с розами и фонтанами, а с «гнездом разбоя», покоренным русским оружием). Поэма действительно написана мастерски, и уже несколько поколений литературоведов не устают находить в ней всё новые достоинства.
Однако сам Пушкин отзывался о своем произведении совсем иначе (даром, что оно укрепило его славу и буквально озолотило автора: гонорар за издание поэмы составил 3000 рублей золотом, что было по тем временам баснословной суммой). «“Бахчисарайский фонтан”, между нами, дрянь…» — с пренебрежением писал поэт о собственном произведении своему другу Вяземскому. А в другом письме Пушкин назвал свою поэму «бессвязными отрывками»…
Как это понимать?
Более того: с не меньшим разочарованием Пушкин отзывался и о своем реальном знакомстве с Ханским дворцом. «В Бахчисарай приехал я больной, — писал поэт, — Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его, называя la fontaine des larmes [«фонтан слез» — О. Г.]. Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. NN почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище. «Но не тем в то время сердце полно было»: лихорадка меня мучила. Что касается до памятника ханской любовницы, о котором говорит М., я об нем не вспомнил [в одном из черновиков письма написано иначе: «я об нем не знал» — О. Г.], когда писал свою поэму, а то бы непременно им воспользовался».
Литературоведы давно разгадали зашифрованные в письме имена. «К**» — это графиня Софья Станиславовна Киселева (в девичестве Потоцкая), «NN» — бахчисарайский полицмейстер и главный смотритель Ханского дворца Иван Давидович Ананьич, а «М.» — писатель и дипломат Иван Матвеевич Муравьев-Апостол, побывавший в Бахчисарае чуть позже Пушкина. Все эти имена важны для исследования легенды, и к ним мы еще вернемся. А сейчас попробуем выяснить: почему Пушкин отзывался о своем талантливом произведении так, словно стыдился его?
«Зарема и Мария». Иллюстрация В. Суреньянца, 1897
В Крым Пушкин попал не вполне добровольно. Своими политическими стихотворениями против царского деспотизма и эпиграммами на царя и его министров Пушкин навлек на себя гнев двора и серьезный риск ссылки на Соловки или в Сибирь. Но в итоге с поэтом-вольнодумцем поступили иначе: Пушкина обязали заняться «полезной деятельностью» и выслали из Петербурга служить чиновником в Екатеринослав (ныне Днепропетровск). Запереть поэта в душной конторе не удалось: искупавшись в Днепре, Пушкин заболел лихорадкой (вероятно, малярией) и лежал в бреду без ухода, пока проезжавший через город с семейством на отдых генерал Раевский не забрал несчастного с собой. Так Пушкин избавился от унылой конторской службы и попал на Кавказ и в Крым. В дороге он взялся читать поэмы великого английского поэта Джорджа Байрона. Такое дорожное чтиво идеально подходило к путешествию по южным краям: стихи Байрона были полны восточной экзотики – пираты, гаремы, невольницы, сабли, кинжалы, коварство, страсть, любовь и смерть. Невиданный доселе в мировой поэзии стиль Байрона потряс Пушкина. Под сильным впечатлением от «восточных поэм» английского коллеги родились пушкинские «южные поэмы»: «Кавказский пленник», «Цыганы» и, конечно же, «Бахчисарайский фонтан».
Но их создание еще впереди. А пока Пушкин, все еще терзаемый болезнью, странствует с семьей генерала по Крыму и 7 сентября 1820 г. прибывает в Бахчисарай. Худшего времени для посещения Ханского дворца нельзя было и придумать: Хансарай, по сути, лежал в руинах. Как раз в эти дни во дворце начиналась злополучная «реставрация» 1820-х годов, когда вместо дорогостоящего ремонта целый ряд старинных зданий ханской резиденции были попросту снесены, а многие из оставшихся небрежно переделаны до неузнаваемости.
Неудивительно, что дворец разочаровал Пушкина (хотя он и сумел оценить его былую красоту, которую затем мастерски описал в поэме). В тот момент у него был совсем другой источник вдохновения: прекрасная барышня, в которую он без памяти влюбился задолго до поездки в Крым. Юная Софья Потоцкая (в замужестве Киселева; та самая «К**» из письма), приезжавшая на зиму в Питер из крымского имения своей матушки, увлеченно щебетала о своей дальней родственнице, Марии Потоцкой, якобы плененной татарами и умершей в ханском гареме. Там, в Петербурге, Софья и поведала Пушкину о «фонтане слез» в Бахчисарайском дворце. Страсть Пушкина была тайной и безответной: Софья была готова развлекать Александра крымскими сказаниями, но не более того. Тем сильнее влюбленного поэта привлекало всё, что напоминало о непреклонной красотке. Каким бы жалким ни оказался бахчисарайский фонтан на самом деле, он с мучительной сладостью напоминал об оставшейся в столице Потоцкой. И поэт взялся за перо.
Не полагаясь на собственные мимолетные впечатления от беглого осмотра дворца, Пушкин занялся изучением жизни ханского Крыма (а надо сказать, что Пушкин, берясь за исторические произведения, всегда старался сперва познакомиться с первоисточниками). Это оказалось не так-то просто: писать «Бахчисарайский фонтан» Пушкину пришлось в Кишиневе и Одессе («мягкая» южная ссылка из Петербурга все еще продолжалась), потому историческую литературу ему приходилось заказывать из столицы. Друзья прислали Пушкину труд, где кратко рассказывалось о правлении Кырыма Герая. Никаких упоминаний ни про фонтан, ни про Потоцкую он в этой книге не нашел, но искать эти сведения ему было больше негде (ехать в Крым самому без надзора ему бы никто не позволил), и поэт понадеялся на достоверность рассказа Софьи, выстроив на нем весь сюжет поэмы.
Осенью 1823 г. поэма была готова – и получилась ничуть не хуже, чем у Байрона! Пушкин отправил ее в Питер Вяземскому для публикации, а заодно, не теряя интереса к миру Крымского ханства, решил продолжить знакомство с историческими реалиями, что легли в основу только что законченной им поэмы. Пушкин заказал у Вяземского свежую книгу Муравьева-Апостола (в которой, как он знал, будет подробное описание Ханского дворца), написал в Бахчисарай письмо полицмейстеру Ананьичу, чтобы тот разыскал для него в ханской столице какие-нибудь сведения о пребывании Марии Потоцкой, и попросил друзей разузнать в Петербурге какие-нибудь детали у самих представителей рода Потоцких.
Результат разысканий был ужасен.
Муравьев-Апостол, как выяснилось с первых же страниц, не только опровергал миф о Потоцкой, не только ни словом не упоминал фонтан, но и подробно описал главный и основной памятник бахчисарайской легенды: дюрбе Диляры-бикеч, о существовании которого Пушкин не знал вовсе! Похоже, что Софья ничего не рассказывала Пушкину о мавзолее, а от «экскурсии» с полицмейстером на дальнюю окраину дворца Пушкин наверняка отказался сам (раз уж Ананьичу пришлось почти насильно тащить гостя даже в гарем). Тем временем подоспело и письмо от самого Ананьича (я уже цитировал его в прошлом очерке): полицмейстер докладывал, что слышал сказания о Потоцкой лишь от своих охранников да от приезжавшей в Бахчисарай графини Потоцкой (матушки прекрасной Софьи), тогда как местные крымские татары не только не знают никакой Марии, но и вообще не склонны любопытствовать насчет ханских жен. А почтенный сенатор Потоцкий, что считался главным в России знатоком истории своего рода, либо не ответил Пушкину (с которым был в непростых отношениях), либо тоже опроверг легенду.
Впору было схватиться за голову. Получалось, что напряженный творческий труд трех лет (а в процессе работы Пушкин неоднократно переписывал, усложнял поэму, оттачивал рифмы, менял сюжет и название) был посвящен полной выдумке, пустой дамской фантазии, лишенной всякой исторической основы! Ошибка была тем досаднее, что к тому времени Пушкин уже остыл к Софье (он писал своему брату о новой поэме: «Я не желал бы ее напечатать, потому что многие места относятся к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблен»). Еще больший неловкость перед публикой вызывало у автора собственное упущение с мавзолеем, тогда как именно о мавзолее (и только о нем, а не о фонтане) как о памятнике ханской супруге писали все гости Бахчисарая и до, и после Пушкина – все, кроме него! Тогда-то в письме Вяземскому и прозвучал презрительный отзыв поэта о собственном произведении, приведенный в начале этого очерка…
Вяземский постарался успокоить товарища. Он выпустил поэму с собственным предисловием, в котором мягко намекал, что поэзия не обязательно должна быть строго историчной и в ней вполне допустим художественный вымысел. Это убедило и подбодрило Пушкина: «Не знаю, как тебя благодарить!» — писал он другу.
Поэма принесла автору шумную славу. Пушкин, конечно, радовался успеху, но, говоря о поэме, как будто пытался оправдать себя: «Радуюсь, что мой Фонтан шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины».
Наконец, чтобы поставить точку в этом деле, Пушкин уже после выхода поэмы в 1824 г. написал замечательное стихотворение «Фонтану Бахчисарайского дворца» — причем намеренно поставил под ним дату «1820 г.», чтобы читателю казалось, будто поэт с самого начала считал историю про Марию и Зарему всего лишь «сном воображенья» (а вовсе не историческим фактом):
Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.
Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, лейся, ключ отрадный!
Журчи, журчи свою мне быль…
Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочел я дальной;
Но о Марии ты молчал…
Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?
Иль только сон воображенья
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?
Стремление Пушкина хотя бы в общих чертах следовать исторической правде и его искреннее смущение своим промахом с басней про Потоцкую – это очень похвальные черты, которые лишь украшают образ великого поэта. Но кто же так жестоко подвел Пушкина? Откуда взяла свою сказку Софья?
Здесь в мой рассказ пора вступить уже не сказочным, а вполне реальным гаремным обитательницам, пашам, невольницам, временщикам, авантюристам и куртизанкам, чья невероятная судьба мало чем уступит самым смелым фантазиям и Байрона, и Пушкина. О роли этих людей в создании бахчисарайской легенды я расскажу в следующем очерке.