Терраса Гаремного корпуса
О первоначальном облике и деталях быта Бахчисарайского дворца известно не так-то и много. В Крымском ханстве не было обычая составлять описания и зарисовки собственной столицы, а интересующиеся этим иностранцы появлялись тут нечасто и внимание их чаще всего было поглощено другим – политическими событиями, переговорами с ханским правительством и так далее. Впрочем, иногда они оставляли в своих путевых дневниках отрывочные заметки о порядках в ханской столице, и эти сведения служат для нас теперь ценнейшим кладезем информации, даже несмотря на свою неполноту.
В Хансарае когда-то существовал источник, который мог бы развернуть перед нами картину дворцовой жизни во всех ее деталях. Это был журнал, в котором специальный придворный служитель ежедневно регистрировал текущие события. Такой журнал видел во дворце один из французских посланников в Крым – барон Франсуа де Тотт. Живо интересуясь внутренней жизнью крымской столицы (и оставив нам яркое описание крымского двора 1760-х гг.), де Тотт сразу понял, какую колоссальную важность имеет этот документ. Он просил придворного летописца дорого продать ему этот журнал, но тот наотрез отказался – и бесценный документ (за возможность познакомиться с которым современные историки не раздумывая отдали бы «полцарства и царевну в придачу»), по-видимому, безвозвратно погиб в потрясениях скорого российского завоевания.
И все же, несмотря на скудость сохранившихся описаний, они позволяют отчасти уяснить и облик некоторых помещений дворца, и порядок проходивших в них церемоний. Но вот что остается практически полностью закрытым для нас, так это жизнь ханского Гарема. И причина этому понятна: в Гарем не имели доступа ни дипломаты, ни торговцы, ни путешественники, которые могли бы оставить его описания, а внутренняя документация Гарема исчезла, очевидно, вместе с прочим ханским архивом. Слухи о жизни в Гареме не просачивались даже на бахчисарайские улицы и базары. В этом убеждает отчет русского коменданта дворца И. Д. Ананича, который в 1820-х годах усердно разыскивал в городе истоки легенды о «ханской пленнице Марии Потоцкой», но крымскотатарские старики, хорошо помнившие ханские времена, ответили ему, что «при тогдашнем правлении никто не смел о ханских женах ни любопытствовать, ни говорить, опасаясь за то наказания».
Войдем в обнесенный высокими стенами Гаремный дворик. Среди чахлого сада струится фонтанчик в крошечном мраморном бассейне, а по деревянным подпоркам вьются молодые лозы, посаженные лет восемь назад. В конце двора вплотную к стене пристроено единственное здание с террасой, застекленной верандой, тремя комнатами и каморкой внутри. Неужели это и есть весь Гарем?
Если взглянуть на старые схемы дворца 1787 и 1798 гг., то становится видно, что нынешнее состояние гаремного комплекса – это лишь тусклый отблеск прежнего. Планы показывают в этом дворе еще с полдюжины небольших зданий, а за стеной – второй двор с разнообразными постройками, т. н. «Малый гарем». В подписях к этим схемам обозначены клумбы, виноградники, фруктовые посадки, два других гаремных корпуса, помещения для евнухов, несколько фонтанов, гаремная кухня, а также две бани: «ханские ванны» и «русские бани».
Утратой почти всех построек Гарема мы обязаны злосчастному «ремонту» 1820-х гг., когда архитектор Колодин, присланный из Петербурга для починки дворца к очередному императорскому визиту, вместо реставрации покосившихся зданий Гарема (да и не только их одних) предпочел попросту снести их, чтобы ускорить и удешевить работы.
Внутри последнего из уцелевших зданий теперь устроена музейная экспозиция, знакомящая с традиционным интерьером крымскотатарских жилищ. Убранство «буфетной», «жилой» и «гостиной» комнат не слишком богато, но оно и не является изначальным: ведь почти все эти вещи были собраны этнографическими экспедициями 1920-х годов в обычных крымскотатарских семьях, а предметы роскоши, наподобие ажурных персидских курильниц, переданы в Бахчисарай уже в последепортационное время из других музеев. Обстановку же ханской эпохи восстановить уже невозможно: она нам попросту неизвестна. После падения Крымского ханства во дворце некоторое время еще хранились остатки настоящего гаремного имущества – гардеробы ханских жен, туфли, опахала – но к середине 19 века все эти вещи были утрачены.
В краеведческой литературе встречаются утверждения, будто изначально в ханском Гареме было целых 73 комнаты. Подтвердить или опровергнуть эти сведения трудно, поскольку большинство гаремных зданий снесены, а их точных планов не сохранилось. Потому данная цифра не слишком поможет нам определить число женщин, обитавших в этих стенах. В источниках, правда, изредка встречаются списки имен ханских жен, но вот численность остального населения Гарема (в которое входили также дочери, наложницы-бикечи и женская прислуга) вычислить сложнее. Помочь составить самое общее представление на этот счет способны, пожалуй, сведения о том, что, к примеру, у Саадета IV Герая было 27 бикечей, а гарем Кырыма Герая насчитывал 48 женщин.
Стены Гаремного дворика высоки (а до колодинского ремонта были еще почти на 4,5 метра выше), однако это не означало полной изоляции гаремных дам от внешнего мира – во всяком случае, тех из них, кто в качестве законных супруг или кровной родни полноправно входил в ханское семейство. Участие женщин Гарема в политической жизни Крыма проявлялось не только в неформальном влиянии на хана, но и в определенных управленческих функциях. Например, в распоряжении старшей ханской супруги традиционно находилось пять сел в Крыму, она распоряжалась всеми делами в них, и снаружи под воротами Гарема в ожидании ее повелений дежурили представители этих деревень. Помимо доходов с ряда крымских сел, на содержание ханских жен шел также налог с немусульманских общин столицы – бахчисарайских христиан и караимов.
Общий вид Гаремного корпуса
Упоминания источников о женщинах ханского семейства редки, но разнообразны. Среди них появляются то творческие личности вроде ханской дочери Хан-Заде-ханым; то благотворительницы, как Исми-Хан, Бек-Хан и, возможно, Диляра-бикеч; то мудрые советницы наподобие ханской сестры Кутлуг-Султан; то авантюристки типа «крымской Роксоланы», чьи интриги завершились бунтом и сменой хана. Мы встречаем среди ханских родственниц даже покровительниц историков – как, например, дочь Сахиба I Герая, которая дала придворному летописцу Мухаммеду Недаи Кайсуни-заде столько «лошадей, рабов, золота и акче, сколько он пожелает», лишь бы тот написал книгу о правлении ее отца (что им и было блестяще выполнено).
Есть сведения о нередких выездах ханских жен из Гарема в загородные дворцы под Бахчисараем.
Случалось и так, что гарем следовал за ханом, когда тот направлялся в какую-нибудь из своих дальних резиденций или в продолжительный военный поход. Существует, например, описание переезда гарема Кырыма Герая в ханский дворец в молдавском городке Каушаны (причем женщины прибыли туда еще до приезда хана). Ханские жены, дочери и наложницы, общим числом 48, ехали в нескольких закрытых повозках, запряженных 6-8 лошадьми. В каждой повозке с женщинами сидело по евнуху, а главный евнух возглавлял шествие верхом, в сопровождении многочисленной охраны. Когда процессия прибыла к потайным дверям Каушанского дворца, евнухи прикрывали выгрузку пассажирок от любопытных взглядов развернутыми суконными покрывалами.
Ханский Гарем не был заперт для женщин из других знатных домов столицы: известно, что ханские жены приглашали их к себе на званые обеды, причем старшая супруга хана обедала с большой пышностью и отдельно от остальных.
Эта последняя деталь известна со слов крымского посла Мустафа-аги, которого Адиль Герай-хан в 1669 году отправил ко двору датского короля в Копенгаген. Вряд ли хан уполномочивал посла разбалтывать иностранцам детали собственного быта. Скорей похоже на то, что радушные (и всё записывающие) хозяева постарались разговорить гостя за каким-нибудь слишком щедрым застольем, но тот оказался не прост и предпочел болтать о гареме и ханских трапезах, но не о стратегических секретах (которых, в конечном итоге, в своем рассказе так и не коснулся).
Итак, по словам Мустафы, старшая ханская супруга, Зейнеб-Султани-биим была дочерью ханского везиря. Хан жил с ней давно, а трех остальных жен взял лишь после того, как взошел на престол. Права Зейнеб-Султани были гораздо выше, чем у младших жен хана. Каждый год хану с Кавказа присылали 15 самых прекрасных невольниц-черкешенок. Когда хан заинтересовывался какой-нибудь из них, он вручал ей дорогой шелковый платок, и евнухи готовили бикеч к встрече с ханом. После встречи Адиль Герай выдавал ей жалованье и больше с ней не видался. Дальше Мустафа рассказывал, как за утренним кофе в Гареме хану прислуживает целая сотня черкешенок, как потом, за завтраком, ему служат еще 250 женщин, как ему подают еду в 50 серебряных мисках, и что если их все поставить одна на другую, то они будут выше роста человека – и тут становится ясно, что Мустафа-ага или уже слегка заговаривается, или наивно пытается удивить слушателей мощью своего повелителя.
Впрочем, остальные детали его рассказа выглядят вполне достоверными, ибо обычай с платком хорошо известен и по султанскому гарему. Можно даже предположить дальнейшую судьбу этих черкешенок: в Стамбуле «отпущенницы» из гарема считались подходящими невестами для дворцовых пажей и стражников. В Хансарае же, где чуть ли не большая часть охраны и мужской прислуги тоже была черкесами, подобный финал мог быть даже еще более вероятен.
Витраж с изображением кипарисов в Комнате евнуха
В рассказе крымского посла, в записках европейских и турецких путешественников, в русских и польских посольских отчетах, а также в изначальном списке зданий Гарема («квартира первого евнуха», «киоск первого евнуха», «квартиры для других евнухов») упоминается специфическая категория придворных служителей, которых в Бахчисарае называли «хадим-агалар», а их начальника – «кызлар-агасы». В Хансарае до сих пор есть комнатка с прекрасными витражами и окнами в Гаремный сад, которая называется «Комнатой евнуха». Мустафа-ага утверждал, что евнухов у хана было целых 12, но другие источники насчитывают их во дворце не более 6. Эти люди были африканцами, темнокожими невольниками, которых как особо ценный дар присылали ханам из своего гарема османские султаны. В Эфиопии и Судане были целые районы, откуда турки традиционно скупали детей, чтобы приспособить их к такому ремеслу.
Евнух стоил многократно дороже любого другого раба – и не только потому, что, по словам Мустафа-аги, после такой операции «из тысячи выживало лишь двое или трое». Те из выживших, кто прошел многолетнее обучение в султанском гареме, выходил оттуда тонким экспертом в вопросах быта, стиля, церемониала, делопроизводства и в силу своего положения становился особо приближенным лицом к правителю. В Стамбуле кызлар-агасы считался третьим лицом в государстве после султана и везиря; нередко главные евнухи достигали такого влияния, что заправляли из-за кулис и султаном, и всем дворцом (порой даже и назначением крымских ханов).
В Бахчисарае евнухи на такие высоты никогда не поднимались, но все же имели определенный вес в иерархии (являясь, помимо прочего, проводниками османских обычаев и влияний при крымском дворе). Показательно, что русские послы 17 века, привозя в Бахчисарай царские подарки для ханского двора, неизменно отказывались делиться ими с бикечами, считая унизительным платить царскую дань наложницам, однако евнухам выделяли дары без возражений – ибо эту влиятельную категорию стоило иметь в друзьях. Остается добавить, что известны случаи, когда «хадим-агалар» после многих лет работы в гареме получали от хана вольную и доживали остаток жизни свободными людьми.
Дворик с единственным сохранившимся жилым зданием – это лишь часть былого ханского Гарема. Теперь на очереди у нас вторая его половина: Малый Гарем (или, как его еще называют, Персидский сад), куда прямо от крыльца главного Гаремного корпуса ведет калитка. Время опустошило Персидский сад почти полностью. Тем не менее, там тоже есть, о чем рассказать.