В плену иллюзий: о чем писали русские классики до и после Октябрьской революции

02.06.201811:36

Нами человечество протрезвляется, мы его похмелье… Мы канонизировали человечество…, канонизировали революции… Нашим разочарованием, нашим страданием мы избавляем от скорбей следующие поколения…

А.И. Герцен

Нет, отрезвление еще далеко…

И.А. Бунин

В ноябре 2017 г. исполнилось 100 лет Октябрьской социалистической революции 1917 г. Когда-то, мы помним, эта дата справлялась торжественно, с военным парадом, с демонстрацией трудящихся. А теперь все буднично и просто. Разве что коммунисты по традиции прошли по центральным улицам крупных городов… Благо, это не запрещено.

Мы, старшее поколение, воспитаны на идеях Октябрьской революции, начиная с детского сада и до окончания вуза. Но все течет и все меняется в этом бренном мире. Как говорится, иных уж нет, а те далече. Во второй половине 80-х годов прошлого века в стране наступила «горбачевская перестройка». Были открыты тайники «святая святых», и в толстых столичных журналах стали публиковаться произведения доселе запрещенных авторов. И мы многое узнали. Народ стал понимать, в каком плену находился его мозг длительное время. Интересно было читать маститых авторов, очевидцев тех событий времен революции. В свое время эти произведения не входили в издаваемые их собрания сочинений. А вот с приходом перестройки эти произведения стали печатать. Мы помним еще со школьной скамьи, как боготворил творца Октябрьской революции пролетарский писатель А.М. Горький. Он приветствовал вождя и его детище. Но в дальнейшем, окунувшись в водоворот событий той поры, увидев «плоды» этой революции, Горький в гневе стал отвергать ее завоевания и начал выпускать газету «Новая жизнь», в которой нещадно критиковал и вождя, и его детище. Впоследствии он выпустил эти статьи отдельной брошюрой под названием «Несвоевременные мысли». В 1921 году писатель  эмигрировал за границу, жил в Германии, Италии и оттуда внимательно следил за событиями, происходящими на родине. Судя по всему, сведения из молодого советского государства приходили не утешительные. Горький не спешил возвращаться домой, несмотря на все увещевания государственных деятелей и писателей, оставшихся жить в стране. На склоне лет писатель все же вернулся домой, но это уже был не тот Горький, который написал «Песню о соколе» и «Буревестник». И даже побывав в творческой командировке на «Соловках» и на строительстве «Беломорканала», он увидел энтузиазм масс, не заметив, что это было местом гибели тысяч и тысяч политических заключенных и ссыльных, которые попали просто под «гребенку».

А вот другой пример. Классик русской литературы И.А. Бунин. Он представитель другого сословия, из обедневших дворян. Если Горькому необходимо было увидеть, к чему ведет революция, то Бунин не принял ее с самого начала. Все свои душевные переживания первых лет революции вплоть до эмиграции он выразил в своих дневниках, которые в конце концов послужили основой написания повести «Окаянные дни». Произведение, небольшое по объему, но оно стоит многих и многих томов, восхвалявших революцию. Октябрьский переворот, как стали называть революцию в процессе перестройки, был представлен писателем в повседневном быту. При всем том, что негативные стороны революции отдаленно и вскользь публиковались и во время «хрущевской оттепели», зарисовки автора произвели впечатление разорвавшейся бомбы, настолько непривычно было читать строки, ниспровергающие догмы, которые нам вдалбливали длительное время. Для полноты выражения своей мысли хочу привести отрывок из заметки писателя «Гегель, фрак, метель», которая не входит в книгу «Окаянные дни», но также характеризует эти «дни»:

 

«Революционные времена не милостивы: тут бьют и плакать не велят, – плачущий считается преступником, «врагом народа», в лучшем случае – пошлым мещанином, обывателем. В Одессе, до второго захвата ее большевиками, я однажды рассказывал публично о том, что творил русский «революционный народ» уже весною 1917 года и особенно в уездных городах и в деревнях, – я в ту пору приехал в имение моей двоюродной сестры в Орловской губернии, – рассказал, между прочим, что в одном господском имении под Ельцом мужики, грабившие это имение, ощипали догола живых павлинов и пустили их, окровавленных, метаться, тыкаться, куда попало с отчаянными воплями, и получил на этот рассказ жестокий нагоняй от одного из главных сотрудников одесской газеты «Рабочее Слово», Павла Юшкевича, напечатавшего в ней в назидание мне такие строки:

«К революции, уважаемый академик Бунин, нельзя подходить с мерилом и пониманием уголовного хроникера, оплакивать ваших павлинов – мещанство, обывательщина, Гегель недаром учил о разумности всего действительного!».

Я ответил ему в одесской добровольческой газете, которую редактировал тогда, что ведь и чума, и холера, и еврейские погромы могут быть оправданы, если уж так свято верить Гегелю, и что мне все-таки жаль елецких павлинов: ведь они и не подозревали, что на свете существовал Гегель, и никак поэтому не могли им утешиться…».

Книга писалась в виде дневника. В ней описываются события после февральской революции и далее после Октябрьской.

Вот как описываются автором первые дни после Октябрьского переворота:

«А потом было третье ноября.

Каин России, с радостно-безумным остервенением бросивший за тридцать сребреников всю свою душу под ноги дьявола, восторжествовал полностью.

Москва целую неделю защищалась горстью юнкеров, целую неделю горевшая и сотрясавшаяся от канонады, сдалась и смирилась.

Все стихло, все преграды, все заставы божеские и человеческие пали – победитель свободно овладев ею, каждой ее улицей, каждым жилищем и уже водружали свой стяг над ее оплотом и святыней над Кремлем. И не было дня во всей моей жизни страшнее этого дня, – видит Бог, воистину так!

После недельного плена в четырех стенах, без воздуха, почти без сна и пищи, с забаррикадированными стенами и окнами, я, шатаясь, вышел из дому, куда наотмашь швыряя двери, уже три раза врывались, в поисках врагов и оружия, «ватаги борцов за светлое будущее», совершенно шальных от победы, самогонки и архискотской ненависти, с пересохшими губами и дикими взглядами, с тем балаганным излишеством всяческого оружия на себе, каково освящено традициями всех «великих революций».

…….

«Я постоял и побрел домой. А ночью, оставшись один, будучи от природы весьма не склонен к слезам, наконец, заплакал и плакал такими страшными и обильными слезами, которых я даже представить себе не мог».

Вот она – исповедь истинного русского человека, аристократа, бесконечно любившего свою Родину! И далее автор пишет о тысячах и тысячах людей в маленьких церквушках, оплакивавших падение страны и прежних устоев… Вот такое описание революции мы увидели в книге маститого писателя, в дальнейшем будущего лауреата Нобелевской премии…

Можно бесконечно цитировать автора небольшой по объему брошюры, но лучше взять ее и прочитать самому. А читать такие произведения и перечитывать очень даже полезно и поучительно…

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции

Подписывайтесь на наши страницы в соцсетях FacebookВконтакте,
ОдноклассникиInstagram, а также на канал в Telegram и будьте в курсе самых актуальных и интересных новостей.