Воспоминания Эльдара Шабанова: каким было возвращение в Крым

15.11.20238:08

(печатается в сокращении)

14 января 1969 г. я приехал в Карасубазар. К тому времени здесь уже жили Эмирсалиев Сеитабла и Байрамалиев Энвер, которые купили дома, но семьи свои еще не перевезли. Со мной приехали еще два инициативника – Чунгуров Энвер и Шевкет агъа (фамилия не указана – ред.). Первоначально мы остановились у Байрамалиева Энвера, спали не раздеваясь, т.к. вещей у него еще не было. Как только органы милиции узнали про нас, стали угрожать Энверу, что выпишут, а на нас составляли протоколы предупреждения. После этого мы были вынуждены проводить ночи в телеграфном пункте, просились в гостиницу (после 11-ти вечера и до 6-ти утра). Но и это ненадолго, об этом тоже узнали… скитались по авто- и железнодорожным вокзалам, ездили в аэропорт, чтобы провести ночь под крышей… Днем искали дома, обращались в органы милиции, чтобы взяли нас на учет и прописали. Нам угрожали, составляли протоколы, требовали ехать туда, откуда приехали.

Чунгуров Энвер-агъа по паспорту считался русским, поэтому он в течение нескольких дней был прописан в с. Новожиловка и принят на работу в совхоз.

В феврале месяце я подыскал домик в д. Рус-ходжа (Русское), договорился с хозяином, заплатил ему деньги 1200 руб. и обратился в органы милиции за пропиской. Но здесь на меня был составлен протокол, грозили посадить, велели вернуть дом хозяину, которого в тот же день посадили и продержали двое суток. Ему угрожали, заставляли вернуть мне деньги и не продавать дом. Так он и сделал; вернул мне деньги, сказав, что крымским татарам дом продавать запретили. Я продолжил поиски жилья и в марте месяце нашел дом в Карасубазаре по ул. Продольной. Предупредил владельца дома, что я крымский татарин и что ему могут угрожать, могут посадить, но он ответил: «Дом мой, кому хочу, тому и продам». Я вселился в дом и опять обратился в милицию за пропиской, но вновь был составлен протокол и последовали угрозы. Был арестован также и бывший хозяин – Швалев, но тот оказался стойким мужчиной, не поддался угрозам. Его отпустили, но преследования продолжались, тогда он уехал в Бахчисарайский район.

Меня стали преследовать больше, следили за каждым шагом. Мы обратились к генералу Захарову по поводу прописки. Он велел всем непрописанным, а нас в то время было около 40 человек, собраться около здания милиции в Карасубазаре, сказал, что приедет и решит вопрос прописки. К этом времени Шевкет-агьа уже купил домик в с.Тана-гельди (Сенное), а Чунгурова Энвера, узнав, что он крымский татарин, арестовали и вывезли в Бекабад.

И так, мы собрались у РОВД в ожидании Захарова, но вместо него приехал его заместитель Жорич.

По пути следования в милицию меня остановила милицейская машина, в которой находились начальник милиции Новиков и два милиционера, которые приказали мне сесть в машину. Я отказался, тогда они насильно затолкали меня в машину и повезли в милицию.

Меня завели в кабинет молодого следователя Черняхова Н., который сообщил мне, что на меня заведено уголовное дело по статье 196 УК УССР за умышленное уклонение от прописки и тунеядство.

Задав мне несколько вопросов, он пришел в недоумение, возмущался и когда в кабинет вошел полковник Жорич, узнать, готовы ли бумаги следователя, Черняхов ответил, что он отказывается вести это дело в связи с отсутствием состава преступления.

Посадив в “черный ворон” меня повезли в Симферополь, в машине оказался и Асанов Джафер, который купил дом в с. Къара-геле (Чернололье) он был арестован одновременно со мной и обвинялся по той же статье.

Впоследствии нас неоднократно привозили в Карасубазар на следственные допросы. Дело Джафер-агъа вел следователь Самойлов В., который тоже вел себя как Черняхов. Но несмотря на это, дела были сфабрикованы, подведены под букву законности и переданы в суд.

Я тщательно подготовился к защитной речи, а друзья по моей просьбе наняли адвоката из Москвы – Калистрашову, которая неоднократно участвовала в защите наших товарищей в Ташкенте. Накануне суда она заболела и предложила молодого адвоката из Москвы Сафонова Н. Одновременно он был приглашен для защиты на процесс “одиннадцати” в Ташкенте.

В начале июля 1969 г. состоялся суд. Несмотря на то, что адвокат приехал на трое суток раньше, свидания с нами он добился только за 20 минут до начала суда. Перед тем как ввести в зал суда, нас обыскали и у меня отняли обвинительное заключение, на котором было написано последнее слово.

Первым судили Асанова Джафера и приговорили к 2-м годам высылки за пределы Крымской области… Суд был открытый, было много народа… Во время моего выступления многие плакали, Исмаиловой Зейнеб пришлось вызвать «скорую», суд был прерван, после этого председатель райсуда Фелотов дал возможность продолжить мое выступление.

Адвокат выступил с обвинением следственных органов и указал, что обвиняемый находится на скамье подсудимых не в качестве преступника, а только потому, что он крымский татарин.

Прокурор Булах выступил с обвинительной речью и запросил 2 года тюремного заключения. Суд приговорил к 2 годам высылки за пределы Крымской области, освободив из зала суда.

В то время, пока я находился в тюрьме, приехали мать, жена с дочерью и после освобождения мы опять начали обращаться во все инстанции, добиваясь прописки. Везде мы встречались с соотечественниками, которых ждала та же участь, что и нас. Дважды мы ездили в Киев, были на приемах в Верховном Совете, Министерстве внутренних дел, на приеме у редактора журнала «Радянське право»… Преследования продолжались, требовали выехать, да и материальные затруднения вынудили меня выехать в Краснодарский край. Я остановился в г. Абинске у Чайлак Рефата. В Краснодарском крае было уже много наших, которые подобно мне, приехав в Крым, были высланы и осели в этих местах. Я присоединился к местной инициативной группе… Через некоторое время я получил письмо от жены, в котором она сообщала, что на нее заведено уголовное дело по 196 ч.2 УК УССР. Я тут же рассчитался и выписался. Мне удалось найти смелого адвоката в Абинской юридической консультации для защиты жены. Я выехал с адвокатом в Карасубазар на суд. Это было весной 1970 г. Суд проходил так же под председательством Федотова» при участии прокурора Булаха. Несмотря на то, что адвокат полностью доказал невиниюсть «подсудимой», прокурор Буллах запросил 2 года тюремного заключения, суд приговорил к 2 годам высылки за пределы Крыма, не взяв во внимание, что у нее ребенок 1,5 лет.

Через некоторое время мы с женой вынуждены были выехать за пределы Крыма, чтобы зарабатывать кусок хлеба, а в доме остались моя мама и дочь 1,5 лет. На этот раз мы выехали в Херсонскую область, прописались в с. Нокровка Новотроицкого р-на, где жена устроилась по специальности – учителем физики, в колхоз меня не приняли, я обратился в соседнюю деревню Громовку и устроился водителем. Работа у меня была интересная, т.к. я ездил в Херсон; Алексеевку, Мелитополь и в Крым. Это давало мне возможность встречаться с земляками и проводить ряд работ в национальном движении. Там я познакомился с инициативниками, выдворенными из Крыма в 1968-69 годы – Аметовым Энвером, Военным Муратом, Рустемом, Талятом (автор не упоминает фамилий – ред.), Сефировым Энверем и многими другими. Мурат в то время жил в Аскании-Нова. Весной 1970 г. состоялась свадьба Мурата, которая была назначена ко дню освобождения Баева Гомера (был посажен в Симферополе в 1968 г. как антисоветчик). Радостно было по двум причинам – женитьба Мурата и освобождение Гомера. Вскоре Херсонское КГБ, узнав о моей деятельности, совершил визит к моему руководству, после чего мне заявили, что впредь я не буду выезжать за пределы района. Я тут же подал заявление на расчет. Мы с женой выписались и вернулись в Карасубазар в свой дом. Так как срок высылки уже истек, мы вновь обращались во все инстанции для прописки и трудоустройства, но безрезультатно.

Вновь нас арестовывали, составляли протоколы, держали по несколько суток в милиции, пугали и унижали. Жене моей, заврайоно Орловский, громогласно заявил: «Мы крымским татарам воспитательные работы не доверяем». Председатель райисполкома заявил то же самое. Вскоре Орловский пошел на повышение и стал зампредседателя райоисполкома. Его место занял Шкварчук, который предлагал крымским татарам учителям идти работать техничками, хотя школы нуждались в специалистах.

В эти годы заведения КГБ в Карасубазаре не было, но был уполномоченный Ильинов, который ходил в тени и давал указание властям, одновременно изучая каждого крымского татарина. Все решалось через него: прописка, устройство на работу и в детсады. Под его руководством проходили варварские выселения.

В 1971 г. я сильно заболел и лежал дома, т.к. обращаться в больницу боялся. В один из этих дней жена в очередной раз пошла в отделение милиции по поводу прописки. Начальник милиции Новиков арестовал ее и держал до вечера, на руках у нее была дочь, которой едва исполнилось два месяца. Только в конце дня зашел к ней инспектор паспортного режима области Жигулин, который составил протокол предупреждения и отпустил домой. Время было позднее она пришла домой в слезах. Я немедленно написал жалобу на имя генерала Захарова. Жалоба моя носила характер письма турецкому султану. Генерала я называл попом Гапоном и обращался к нему «мой генерал», что звучало как «мой фюрер». Разбирать жалобу приехали пять офицеров, среди которых был и Жигулин. Когда они уходили, я сказал что 44-й год для меня не повторим. Мы продолжали требовать прописку, обивали пороги милиции и райкомов, выезжали в область, в Киев и Москву, но все заканчивалось арестами или высылкой.

В апреле 1973 г. меня по повестке вызвали в военкомат, где сидел сотрудник КГБ, который представился майором Серебряковым. Суть беседы с ним заключалась в том, что если я буду вести себя “хорошо”, то многие мои трудности будут устроены, ему нужны гарантии, что я не буду проводить митинги и демонстрации. Я предложил ему написать расписку. Не ожидая этого, он отказался, затем спустя несколько дней, видимо, посоветовавшись с руководством, потребовал расписку. Сославшись на мою безграмотность, предложил продиктовать. Я же, пропустив мимо ушей то, что он диктовал, написал следующее:

Я, Шабанов Эльдар, по требованию сотрудника КГБ Серебрякова, даю настоящую расписку в том, что проводить митинги и демонстрации, а также встречаться с корреспондентами не буду. Увидев ее, он словно взбесился, потом стал давить на жену, чтобы я написал то, что требуется. В конце он стал диктовать мою же расписку, добавив туда слово «впредь». Я этого не стал делать, на этом расстались. Прошло несколько дней. Жена поехала в УВД по поводу прописки, но ее ни к кому на прием не записывали, тогда она зашла в КГБ и спросила майора Серебрякова, на что ей ответили, что такого у них нет.

11 мая 1973 г. наконец прописали. Я устроился в автобусный парк на работу, жена не могла устроиться; заявление Орловского и Кравца оставалось в силе. На маршруте Белогорск-Симферополь я познакомился с Кудрявцевой И. – контролером, бывшей партизанкой. Она была рада встрече с крымским татарином, пригласила на открытие памятника в честь Къуртсеитова Сейдали. Я продолжал работать. Однажды, обгоняя автобус из Харькова, я со своим напарником Эмирсалиевым С. заехал в Новоалексеевку проведать Аметова Энвера.

Мы попали в момент, когда у него проводился обыск под предводительством сотрудника КГБ полковника Попова.

Вскоре в Белогорске организовался целый штат КГБ. Дела крымских татар еще больше осложнились. Вооруженное информацией КГБ мое начальство тоже стало меня притеснять. Однажды мне предложили на чужом самосвале ехать в Крымск.

Меня это насторожило, я отказался. И не зря, как выяснилось, собрались выселить Османова Муксима и поэтому хотели на время убрать меня из Крыма. Но нам удалось сорвать их мероприятие. Спустя некоторое время, мне сказали, что меня вызывают в райисполком. Там были двое сотрудников КГБ из Симферополя, начальник Белого КГБ Ильинов, начальник милиции Писклов, прокурор Гречихин, судья и несколько членов исполкома и, разумеется, Орловский, который крича “Я тебе покажу, я тебя выкину за пределы СССР, я не потерплю, чтобы такой, как ты находился в моем районе”. Он успокоился я спросил: “Скажите, господин Орловский, за сколько ты купил этот район?”, сказал также, что мне за пределами СССР делать нечего, Родина моя здесь, и ему следовало бы выехать в Израиль, на свою родину. Накричавшись, они мне показали сфабрикованное заявление, на основании которого они вынесли постановление, из чего следовало, что если я буду где-либо замечен в выступлениях, понесу уголовную ответственность. На работу ходил как в концлагерь, т.к. за любую оплошность меня могли уволить, а если уволюсь сам, то не смогу устроиться на работу. Обстановка накалялась. Ширилась антитатарская пропаганда. В разных частях Крыма проходили варварские выселения: в с. Кизиловка в 2 ч. ночи в дом Кашка Бекира ворвались спецмолодчики, стали кидать сонных детей в автобус, родителям затыкали рты, чтобы не кричали, вещи забросили в грузовую машину, то, что не ломалось, ломали специально, затем вывезли за пределы Крыма в с/х «Мирный» Краснодарского края. Не прошло и нескольких дней, как у них умер мальчик, который сильно испугался в ту трагическую ночь.

Через некоторое время семья Кашка вновь вернулась в Крым, купив дом в с. Учь-козь. С 1987 г. их дом является постоянным местом для проведения совещаний. Аналогичным выселениям подвергались в то время сотни семей.

Через некоторое время семья Кашка вновь вернулась в Крым, купив дом в с.Учь-козь. С 1987 г. их дом является постоянным местом для проведения совещаний. Аналогичным выселениям подвергались в то время сотни семей. Хочу рассказать еще о семье Сеитмемета Сеитвели из села Бий Эли (ныне Дорожное Бахчисарайского района). Их дом снесли бульдозером. Они вернулись через день и вновь заселились там, отремонтировав поломанную часть. Через некоторое время их вновь выселили и снесли дом окончательно. Они вновь вернулись, вырыли на этом месте землянку и, накрыв плащпалаткой, продолжали жить. Видя их упорство, от них отступились.

Девиз «Убей татарина и никто за это не ответит!» процветал. Никто не ответил за ребенка Кашка, никто не ответил за гибель Мусы Мамута, который своим примером показал, как надо бороться за родину, за право проживать на ней, КГБ и партийные чиновники устраивали все новые и новые провокации. Некоторые семьи подвергались высылке по несколько раз, при этом раотространяли слухи, что при обысках находят рацию или оружие, искусственно нагнетали обстановку.

В 1972 г. в с. Беш-терек приехали неосолько семей: Къуртсеитов Джемиль, Эйваз строитель (имени, фамилии не помню), Чарухов Ридван уже жил там. Их судили за нарушение паспортного режима по ст. 196 и выслали за пределы Крыма. Когда они, отбыв срок, вернулись, власти пошли на провокацию. У Къуртсеитова выкрали барана. Къуртсеитов с Эйвазом, Ризваном и строителем поехали исхать его, увидели машину, где сидели мужчина и женщины, в багажнике они нашли пропавшего барана Связав воров, они вызвали милицию, которая составила протокол. Забрав воров, они уехали, а Къуртсеитову и остальным велели утром прийти в отделение. На следующий день ребята пошли в милицию и не вернулись. На них были возбуждены уголовные дела по ст. 206 ч. П – злостное хулигантство. Воры были на свободе, а Къуртсеитову дали 7 лет, Эйвазу – 5 лет, Ридвану – 4 года, строитель отделался условным. Они отсидели срок. Джемиль скончался от инфаркта, Эйваз остался где-то в Донбассе с подорванным здоровьем, Ридван вернулся к семье и по-прежнему принимает активное участие во всех событиях, происходящих сейчас в движении.

В 1979 г. репрессии усиливались. Весной во всем Крыму арестовали 11 человек – инициативпиков. Производились массовые выселения. Из с. Курское подверглись высылке Мурат Военный, повторно выслан Энвер Аметов. Энвера не было дома, жену с ребенком, которому едва исполнилось 2 года вывезли в Нижнегорский район и ночью под дождем оставили в лесополосе, вследствие чего ребенок заболел и остался на всю жизнь инвалидом. Дом снесли бульдозером, вещи пропали под дождем. Высланные оседали в Херсонской области и Краснодарском крае.

Посадили Лютфи-агьа, Иззет-агъа и еще одного из с Большевик Красногвардейского района. Из Сак – Сейдамета и многих других. Мне пришили, как и многим другим, ст. 206 ч П УК УССР. Мамеди Чабанов из с. Журавки Кировского района был посажен в 3-й раз в общей сложности 9 лет – вся молодость в тюрьме. Всем этим руководило, естественно, КГБ. Это был самый жесткий период. После этого приток крымских татар в Крым практически прекратился.

1983 г. Пришла телеграмма о смерти отца Мустафы Джемилева и телеграмма от самого Мустафы с просьбой встретить его с самолета. Вечером мы выехали в Абинск. Мустафа хотел похоронить отца на родине. В Абинске, посоветовавшись с родственниками, решили везти покойного в Крым. Нашли врача, который выдал справку для перевозки покойника. В 6 часов утра вынесли покойного мыть, затем, поставив на ‘Волгу’ Асанова Амета выехали 26 человек на пяти машинах в направлении Крыма. Все посты проехали благополучно, но на последнем, недоезжая до переправы 6 км, нас остановили, через час приехал начальник Темрюкского КГБ Грузии, затем стали ждать еще какое-то начальство, время шло, становилось жарко.

Посоветовавшись, мы решили идти пешком. Было уже 3 часа дня. Примерно через 3 км над нами закружил вертолет, подъехал милиционер и велел забрать машины. Водители на милицейской машине поехали за своими машинами, мы же продолжили путь. Затем подъехали наши, и уже при въезде в порт ворота были закрыты. Кто-то из наших купил билеты, но нас на территорию не пускали Так, мы стояли прямо у ворот, другие проехать не могли. Скапливался народ. Стали съезжаться войска МВД. Пустые паромы отправили на противоположную сторону переправы. Тысячи машин и людей с детьми стояли под палящим солнцем, страсти разгорались. Нас не пускали. Уже был вечер, начались провокационные выпады. В 7 часов вечера, обговорив ситуацию, пришли к выводу, что, если останемся на ночь, нарушим свои обычаи – покойника нужно хоронить до заката солнца. Написали протест и обращение в лигу Арабских стран. Решили ехать в Тамань, где есть крымское кладбище. Мы же вернулись в Крым.

Через два дня ко мне на работу пришли пять сотрудников КГБ. Начальник следственного отдела областного КГБ набросился на меня: «Мы вас топить будем, у вас под ногами будет гореть огонь». А затем стал обвинять меня в событиях на переправе! Что 3 часа переправа не работала из-за меня, что за ту сторону переправы будет отвечать Мустафа Джемилев, а за эту я. Но после этой «беседы» они меня не тревожили.

Продолжение следует…

Фото аватара

Автор: Редакция Avdet

Редакция AVDET