Золотой шар солнца спрятался за вершину Чатырдага. Вечер стирал четкие очертания чинар и кустарников Стройные кипарисы казались минаретами мечетей. Утомленные жители села Корбек возвращались домой. За ними на горных склонах пастбищ оставались голые, будто лысые, поляны, на которых кое-где в тоске расселись стога сена.
С каждым часом темнело небо, на котором вскоре ярче мигали далекие звезды. Мы с маленьким братом гнали овец. Недалеко от села, все они сливались в одно большое стадо и медленно шли к жилищам. Здесь проходила широкая дорога, по которой можно было проехать и повозкой. Но как только темнело, она оскаливалась каменными зубьями, о которые поминутно громко кресали копыта.
«Ах! Ой!» – выкрикивали босоногие пастухи, сбивая пальцы на ногах. Не обходило это и меня. Обувь рвалась и через нее начинала проступать кровь.
Брат шел рядом. С моего плеча свисал хамчи (крт. лит. къамче – кнут – прим. ред.), узлы которого щекотали спину брата через залатанные дыры сорочки. А пышная бахрома на конце хамчи касалась то его, то моих пят. Ручка хамчи была дубовая с красивым орнаментом. Сплетен он был из трех полос, соединенных тонкими нитями. Только недавно, родившись (я его сплел только утром), хамчи уже звонко разговаривал и с горами, и с овцами, и с нами, подростками. «Лясь!» – выстреливал, как из ружья. А горы в ответ: «Лясь! Лясь! Лясь!»
После каждого удара мы с братом улыбались и поглаживали хамчи, как птицу. Не было у нас более дорогой вещи, более радостного занятия. Очень хотелось брату самому нести хамчи, чувствовать себя его хозяином:
«Дай. дай, дай!» – молил он. – Хотя бы до дому понесу». Но доверял я ему только эргах (чабанскую палку). Долго-долго целился мой младший брат в меня большими карими глазами, о чём-то рассуждая в мыслях. «Бери, сказал я тогда, потому что увидел горячие слезы в его глазах. «Бери, – повторил я, – бери, но смотри, не потеряй». И брат сжал ручку хамчи в своих ладонях.
Постепенно насели на нас тучи, погасли небесные костры. И такая темень вокруг воцарилась, что хоть глаза выколи. Впереди и сзади монотонно стучали копытцами овцы и коровы. И от этих звуков меня окутывал сон и манил в свои сладкие объятия. И снова всплывает пережитое за день. …Вижу себя, сидящим на камне, вплетающим в хамчи капли пота. Хамчи готов. На двадцать узлов! И уже мечется над головой молнией. «Гех!» – вырывается из груди. И хамчи падает. Дрожит, как слеза, трава. А горы подхватывают: «Эх»! На траве синие рубцы. Я смеюсь, а младший брат сжимается от боли. «А гей! А гей!»– кричу после каждого удара, как будто еду на коне. …Раскрыл глаза. И снова споткнулся о камень. Черное небо режут огненные молнии. Отсветы ее бьют крылом крымскую землю. Затихают далекие звуки грома. «Добежим ли до дома сухими?» — слышу сзади встревоженные голоса. Но осталось недалеко. Вон уже Шайтан къая (Чертова скала). И молния на мгновение вырвала из темноты кусок крутой скалы и обугленные молнией, покрученные деревья. Бабушка говорила, что здесь живет нечистая сила. Что-то острое толкает меня в плечо. Кричу то ли от боли, то ли от страха. Оборачиваюсь и что-то хватаю руками. Рога! Сердце обрывается. Остолбенел от страха. Неужели нечистый? «Му-у!» – лизнуло в самое ухо. «А чтоб тебя! – ругаю молча корову. – Как ты меня напугала, да еще у самой Шайтан къая». Ноги подкашиваются. И чтобы не упасть, держусь за шею коровы. Но на меня идет целое стадо. Нужно поспешить, а то раздавят. Вот и наш дом. Долго кручусь во дворе, потом захожу в дом. Здесь мигает светлячком лампа. С темноты угла выплывает лицо брата. «Давай хамчи», – говорю ему. Он молчит. «Где хамчи – потерял…?» Хочется кричать. Но не могу. В горле – горячий комок. Пот солонит глаза. Поднимаются руки с зажатыми в кулак пальцами. Но тут же опускаются. Мелко дрожат его плечи.
«Найди!» – вырывается из груди. А окна горят огнем. А стены сотрясает гром». Утром пойду и найду – теперь же ночь», – просит брат. «Тогда я сам пойду», – отвечаю.
Брат плачет еще сильнее. Мне стало его очень жаль. А себя – совершенно не жалко. Бросаюсь в темноту. Выбегаю на голоса. Зрение обострилось. Сереет дорога. Облака взрываются огнями. Вот она – скала. Ладони нащупывают каждый сантиметр дороги. Где-то здесь брат потерял хамчи… По плечам бьют редкие свинцовые капли. А потом ударил ливень. Пальцы неожиданно касаются холодного, как змея, тела. Это он – хамчи! Такой радости до того я еще не знал
Падаю на теплую постель. Мама стягивает с меня мокрую одежду, укрывает одеялом. Ругает брата. А он гладит хамчи, как птицу. Проклятый хамчи! Засыпаю. Мама засовывает мне в рот ложку с картошкой на кислом молоке. Как хорошо…
Недавно мне исполнилось 68 лёт. И я снова в своем родном селе. Куда только не бросала меня жизнь. С 15 лет учился в Севастопольском ФЗУ. В годы войны фашисты вывезли в концлагерь, откуда освободился в 1945 году. Служил в армии, а по возвращении нашел своих родных в Узбекистане. Нас две сестры и два брата. Все живы. В 1984 г. вышел на пенсию, а в 1989 году возвратился в Корбек. Возвратился и брат Энвер, его сын и дочь получили участки, начали строить свои дома. Теперь я как будто счастлив. Только какое это счастье, если трое моих взрослых уже детей продолжают жить там, в Узбекистане. Где только не пришлось побывать за свою жизнь. Но часто ночами во сне видел себя у Шайтан къая в поисках потерянного братом хамчи. Теперь я часто брожу у той скалы, и новый хамчи, который я сделал для своего внука Эльдара, ждет его здесь. Только когда мы все сможем вернуться на родину?
Осман КАРАБАШЕВ, с. Корбек
Фото: Мукаддас Бибарсов, Facebook
