Роман Василия Аксёнова «Остров Крым», который обрёл вторую жизнь после 2014 года, представляет большой интерес для ученых-литературоведов. Примечательно, что в произведении нашлось место и для крымских татар.
Ученые не пришли к однозначному выводу относительно жанра этого произведения: оно представляет собой синтез утопии и антиутопии. По некоторым формальным признакам произведение можно отнести к жанру фантастики – Крым представляется островом в бассейне Чёрного моря: отступающая Белая армия разрушила перешеек, соединявший полуостров с материком. Роман рассматривают также в аспекте альтернативной истории, главная специфика которой заключается в стремлении автора рассмотреть ход исторического процесса с внесенными в него изменениями – в рамках модели «что было бы, если…» [с. 134]. Роман создавался в 70-х годах, был завершён летом 1979 г. в Коктебеле. Как известно, в те годы на полуострове не было крымских татар: они подверглись тотальной депортации в мае 1944 года.
Тем не менее крымскотатарский мир нашел своё отражение в содержании романа. Система персонажей в романе представлена людьми разных национальностей и возрастов. Самые молодые относят себя к новой формации яки, «составленной из потомков татар, итальянцев, болгар, греков, турок, русских войск и британского флота» [с. 26].
Говорят представители этой «нации» на искусственном языке-жаргоне – смеси русского, английского и крымскотатарского языков: само слово яки сформировалось из тат. якши + англ. о’кей; ср. также холитуй < англ. холидэй + тат. сабантуй ‘праздник’. Крымскотатарский мир представлен небольшим количеством персонажей: яки Маста Фа (он же Мустафа), темнокожая певица Заира, садовник Карим, безымянные отец Мустафы, «исламский руководитель татарского народа Крыма» и советник по печати ханского двора. В центре внимания автора находится экспансивный 20-летний Маста Фа – потомок Ахмет-Гирея, сына крымского хана: Скосил глаза вправо – вдохновенное, с пылающими глазами лицо юного татарчонка. Мустафа, подумал Лучников, вот как его зовут. Какой же он яки – настоящий крымский татарин, может быть, с каплей греческой крови. Они сейчас все переделывают свои имена, формируют нацию, наивные ребята – мой Тон Луч, этот Маста Фа… [с. 328]. Особый интерес автора к крымскотатарскому миру проявляется в использовании им языковых средств, «притягивающих» внимание читателя: мы здесь, на Острове, все, и даже (выделено мной – А.А.) татары [с. 280]; Коренное население, то есть крымские татары, конечно (выделено мной – А.А.), будут нетронуты [1, с. 320]. О присутствии крымских татар на полуострове говорят разного типа крымскотатарские онимы: топонимы – Карачель, Бахчи Эли, Альма-Тархан, Ак Мечеть, Сары-Булат, Кучук-Узень, Туак, Капсихор, антропонимы: Мустафа, Заира, Карим, Ахмет-Гирей. В тексте встречаются слова и выражения из крымскотатарского языка: якши ‘хорошо’, кара кизим ‘черная дочка’, а также слова, называющие исламские реалии: мулла, минарет, гяур и т.д. Автор подчеркивает и традиционное почитание старших у крымских татар (один из постулатов ислама): Знайте, что не плюю вам в лицо только из-за уважения к вашему возрасту [1, с. 419], – говорит Мустафа Андрею Лучникову. На первый взгляд концепт чужое по отношению к крымским татарам в романе не эксплицирован, их с персонажами-русскими объединяют общие политические взгляды, формирующаяся культура яки, их «новояз»: мы здесь, на Острове, все, и даже татары, каким то образом причисляем себя к русской культуре [ с. 280]. Свои русские, с которыми Мустафа был объединен общей «островной» идеей, после её краха становятся ему чужими. Мусульманин не должен принимать участия в варварских забавах гяуров. Затем и отец, богатейший плантатор, выгнал сына: иди к своим (выделено мной – А. А) русским! [с. 399]. Когда идеология яки начала распадаться, между русским и татарским мирами возникает конфликт, выраженный в реплике Мустафы лексикой и синтаксисом противостояния: Вы – русские! Я татарин! [с. 328]. В Мустафе просыпается национальное самосознание, он ощущает свою индивидуальность и причастность к крымскотатарскому миру; он уже не считает себя яки, теперь русские для него чужие: Я Мустафа, а не Маста Фа, – яростно говорил он. – К черту яки! В жопу русских! Я татарин! – Клокочущая крымская речь, перепутанные англо русско татарские экспрессии, плевок под ноги [с. 419]. Вспышка гнева, однако, в Мустафе быстро гаснет: он извиняется перед Лучниковым, рассказывает о судьбе его сына Антона и даже обращается к нему, используя крымскотатарскую этикетную форму, выражающую уважение: Прости меня, Андрей ага, – прокричал Мустафа. – У меня был нервный срыв [с. 421]. Вплоть до конца романа Мустафа находится рядом с Лучниковым, он выражает ему свое восхищение, но всё же не разделяет его политических взглядов: Я знаю вашу концепцию, ага, – сказал Мустафа, – следил за всеми вашими речами. Не понимаю. Извините, я преклоняюсь перед вами – человеком, спортсменом, мужчиной, но, когда я думаю о вашей концепции отвлеченно, вы представляетесь мне горбатым и злобным уродом из подвалов Достоевского… [с. 426]. Особое отношение автора к персонажам – крымским татарам проявляется не только на текстовом, но и подтекстовом уровнях. Вот, например, информация о действиях крымскотатарского хана: Пресс-конференция в Бахчисарае. Советник по печати ханского двора делает заявление журналистам. Его высочество исламский руководитель татарского народа Крыма призывает своих подданных голосовать за Союз Общей Судьбы и выражает уверенность, что в составе великого Советского Союза Крым сможет внести более солидную лепту в движение неприсоединения, укрепить антиимпериалистический фронт своих братьев по вере [c. 380].
Приведённый выше дискурс представляет собой свёрнутую стилистическую фигуру – антитезу, второй член которой, не выраженный в тексте, а извлечённый из подтекста путём выводного следствия, может быть «прочитан» искушённым, знающим историю читателем как выражение сочувствия многострадальному крымскотатарскому народу, имевшему в прошлом свою великую государственность (Крымское ханство, 1441-1783 гг.).
В одном из последних эпизодов главный герой ласково треплет юношу-татарина по щеке: В последний момент он поймал на себе взгляд юноши и не увидел в нем ни презрения, ни гнева, а только лишь щенячью тоску [с. 419].
Во взаимопонимании зрелого политика Андрея Лучникова и юного татарина Мустафы угадывается перспектива их возможного единения против общего врага. Отношение автора к изображённым в романе персонажам – крымским татарам можно интерпретировать как положительное. Как человек, близкий к диссидентскому движению, В. Аксёнов не мог не знать о трагедии крымскотатарского народа, в одночасье лишённого родины и своей государственности (Крымская Автономная Республика, 1921-1945 гг.), рассеянного по разным регионам Советского Союза и обречённого на тотальную ассимиляцию.
Думается, что пребывание автора в Крыму в момент завершения работы над романом, где всё напоминало о татарах (ср. Чичибабинское: Как непристойно Крыму без татар!), во многом способствовало обострению его внимания к трагедии коренного народа Крыма.
Существует мнение, что образ Андрея Лучникова, являясь собирательным, всё же имеет некоторые черты, связывающие его с автором: авантюризм, род занятий, политические взгляды. Следовательно, отношение протагониста к крымским татарам может быть экстраполировано на автора.
Таким образом, в романе «Остров Крым» персонажи – крымские татары выполняют сюжетообразующую функцию, участвуя во многих ключевых, кульминационных моментах повествования, а также служат экспликацией концептуальной оппозиции своё – чужое, которая претерпевает к концу романа значительную трансформацию.
Структурообразующая и аксиологическая функции оппозиции своё – чужое способствует объёмному осмыслению разнообразных проявлений крымскотатарского мира.
Отношение В. Аксёнова к крымским татарам можно интерпретировать как сочувственное, о чем говорит выражение авторского «я» на текстовом и подтекстовом уровнях.
Азизе АБЛА
