Перед нами два материала, поступившие в Специальную комиссию по изучению геноцида крымскотатарского народа от наших соотечественников.
Первый – копию публикации журнала «Юность» из далекого 1989 года «Выполняя приказ» – прислала уроженка деревни Байдары Балаклавского района Зера Ибрагимова, 1924 г.р. Немало наших читателей, наверное, помнят эту статью, появившуюся в перестроечное время, и в числе других приоткрывшее завесу над темой депортации народов СССР.
Второй материал комиссия получила от Авы-Шерфе Мамедовой, где она описывает удивительный факт случайного знакомства в Новороссийске с человеком, также оказавшимся волею судьбы исполнителем Указа ГКО о выселении крымских татар. Оба материала роднит тема покаяния тех, кто стал орудием совершения преступления в отношении крымскотатарского народа.
ВЫПОЛНЯЯ ПРИКАЗ
Письмо в журнал «Юность» (август 1989 г.)
Уважаемые товарищи!
После статьи Владимира Лукъяева в вашем журнале я не выдержал, взялся за перо: уж очень похоже все то, что рассказано о выселении балкарцев, на те позорные «операции», в которых мне пришлось участвовать 45 лет тому назад.
9 мая 1944 года литерным эшелоном (нигде не останавливаясь) наша часть войск НКВД, в которой я был рядовым солдатом, прибыла в Крым. От станции Джанкой мы повернули на Керчь, где и обосновались. Шли разговоры о том, что мы должны вести борьбу с отрядами татар-добровольцев, оставленных немцами в крымских лесах. Однако, как выяснилось, мы прибыли совсем для иных дел.
В Керчи некоторое время мы несли гарнизонную службу, а 15 мая наша рота была переброшена в райцентр Ленинское. В ночь на 18 мая мы были подняты «в ружье» и несколько часов куда-то шли по бескрайней степи. В 3.30 утра подошли к степному аулу Ойсул, и только тогда нам сообщили цель нашей операции — выселение татар. Ручные пулеметчики остались в оцеплении, а из остальных были сформированы тройки во главе с сержантами, офицерами и керченскими оперативниками.
В 4.00 началась операция. Мы заходили в дома и объявляли: «Именем Советской власти! За измену Родине вы выселяетесь в другие районы Советского Союза!» На сборы давалось два часа, каждой семье разрешалось брать с собой 200 килограммов груза[1]. Операция подготовлена была блестяще: в аул прибыло столько новеньких американских «фордов» и «студебеккеров», что они вывезли все население за одну ходку на ближайшую железнодорожную станцию Семь Колодезей.
Операция, сама по себе, была безнравственной, но и на ее фоне выделялись отвратительные сцены: старуха, обезумев от горя и неожиданности, бросилась бежать в степь и была срезана пулеметной очередью; безногого инвалида, на днях вернувшегося из госпиталя домой «по чистой» и заявившего о своих правах, волоком потащили к машине и, как куль муки, бросили в кузов… К 12-ти ночи все эшелоны с выселенными покинули пределы Крыма. Имущество и скот выселенных были брошены на произвол судьбы.
А через месяц с небольшим, в ночь на 24 июня, мы вновь двинулись из Керчи в поход и к утру прибыли в прибрежное село Марфовку (между Керчью и Феодосией), населенное болгарами. Нам было объявлено, что мы будем выселять жителей этого села, а по всему Крыму в этот день выселяются, кроме болгар, греки, армяне, караимы и цыгане. Людям мы должны говорить, что прибыли помогать косить сено. Так мы и поступили. Разойдясь по выделенным нам участкам, мы, как будущие «шефы», радостно были встречены хозяевами, не поскупившимися на выпивку и угощения для бескорыстных «помощников». В назначенное же время, когда в село въехали автомашины, мы объявили хозяевам: «Именем Советской власти…»
Татар, оказывается, мы выселяли «гуманно»: как я уже говорил, два часа на сборы и 200 килограммов груза на семью, а тут — 20 минут на сборы и груза, что унесешь в руках. К тому же было организовано соревнование между группами: кто раньше закончит свой участок. На деле вышло, что люди хватали не самое необходимое, а что попало под руку и тут же выталкивались прикладами…
Выселения в том виде, как они проводились,— это акции, по своей гнусности, по физическим и моральным мукам ни с чем несравнимые. Те, кто в своей жизни не подвергался этому, не может, пожалуй, в должной мере представить весь их трагизм. Между тем, даже сейчас, во время гласности, об этом пишут очень мало и весьма сдержанно, хотя в истории подобных аналогов найти невозможно.
После начала первой мировой войны в России активизировалось антинемецкое движение, однако царь Николай II не додумался до выселения немцев. И только Сталин, руководитель первого в мире социалистического государства, нашел обоснование столь варварским акциям.
В то время я и почти все рядовые солдаты были очень молоды — мне было тогда 19. Мы честно выполняли все приказы и распоряжения командиров…
Сейчас, уже на склоне жизни, мне хотелось бы этим письмом хоть как-то снять с души грех за невольное участие в тех позорных делах.
А. ВЕСНИН, агроном, участник войны, г. Мелитополь.
От редакции журнала
Читая это письмо, убеждаешься, что не перевелись на Руси совестливые провинциальные интеллигенты. Пуганные, теснимые, они, однако, не сгинули в лихолетье и спешат сегодня вновь заявить о себе.
Я побывал в Мелитополе и познакомился с Алексеем Леонтьевичем Весниным и его женой Еленой Петровной. Что удалось им в жизни? Дом построить, сад развести, вырастить сына, собрать хорошую библиотеку. Агроном Веснин, работая и в Институте садоводства и в сельскохозяйственной школе, ратовал за правду и справедливость и немало претерпел, но у семейного очага находил участие и заботу.
Он вырос в семье учителя математики, который не считал возможным скрывать от сына своего брезгливого отношения к Сталину и его камарилье. В сорок первом Веснины не успели эвакуироваться – фашисты перехватили их эшелон, и много лет Алексей Леонтьевич был вынужден писать в анкетах, что два первых военных года находился на территории, оккупированной немцами. В октябре сорок третьего, сразу после освобождения, он пришел на призывной пункт, где в этот день доукомплектовывалась воинская часть НКВД… Демобилизован был лишь в сорок седьмом.
Он говорил мне, что, выполняя в Крыму приказы своих командиров, он был в смятении. Но лишь спустя несколько месяцев, когда их часть перебрасывали на запад, во время недолгой стоянки в Мелитополе ему удалось повидаться с отцом и выговориться… А у многих своих однополчан (особенно тех, кто командовал) он и сейчас, участвуя в традиционных встречах, не может найти понимания.
Когда он отправил в «Юность» это письмо, Елена Петровна разволновалась. Она сознавала, что ее Алексей, выйдя на пенсию, не может жить лишь садовыми заботами и составлением кроссвордов (с детства составляя кроссворды, он достиг в этом деле великого мастерства). Он продолжал сочинять и сатирические стихи для местных газет. Однажды, сочтя Веснина молодым перспективным автором, им заинтересовался «Крокодил». Но это письмо… Гордясь своим мужем, Елена Петровна, однако, никак не могла совладать с былыми страхами,— она ведь тоже всю жизнь писала в анкетах, что находилась в годы войны на оккупированной территории…
Она говорила мне:
– Если бы вы знали… Может быть, стоит убрать из письма хотя бы рассуждения о грехе?
– Я не хотел бы огорчать жену, – говорил Алексей Леонтьевич. – Да, мы не привыкли мыслить еще такими понятиями. К тому же я не крещен…
Я позвонил Веснину из Москвы сразу после завершения Съезда народных депутатов.
– Оставим про грех? – спросил.
– Теперь, конечно, оставим. Весь Съезд мы с женой не отходили от телевизора, и вы слышали: депутаты взволнованно говорили о судьбе крымских татар!
Сорок пять лет Алексей Леонтьевич Веснин искал в себе силы, чтобы приняться за это письмо. Но ныне иное время, и я убежден, что один из тех молодых солдат, который выполнял приказ своих командиров в ту трагическую ночь начала апреля в Тбилиси, уже пишет покаянное письмо…
Юрий ЗЕРЧАНИНОВ
Я ТАК ВИНОВАТ ПЕРЕД ВАШИМ НАРОДОМ, НО МЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЛИ, ВЫПОЛНЯЛИ ПРИКАЗ…
Прочитала в газете «Голос Крыма» от 25.09.2009 г. о том, что создана Специальная комиссия по изучению геноцида крымскотатарского народа. Это очень и очень правильно, давно надо было это сделать. Сколько выстрадал наш очень терпеливый, прекрасный народ, до боли обидно и больно за наших старых дедушек, бабушек, родителей, что не дожили до такого времени, когда все же крымскотатарский народ вернулся на свою историческую Родину.
Конечно, очевидцам всей этой жестокой трагедии, которая произошла с нашим народом, очень тяжело вспоминать эти страшные дни и годы депортации, но это надо сделать для истории, для детей, для других народов, чтобы знали и помнили,чтобы никогда подобное не повторилось.
Это наши соотечественники и одновременно очевидцы испытали на себе всю горечь трагедии. А мне посчастливилось в жизни увидеть человека, бывшего также очевидцем, но с другой стороны, представителем силы, которая депортировала наш крымскотатарский народ.
Это было летом 1987 года. Мне от моей организации выдали санаторную путевку в Минводы. Я готовилась к отъезду. Как раз в Москве проходила протестная акция нашего народа, возмущенного тем, что в газете «Правда» была опубликована статья «ТАСС сообщает», где грязью облили весь народ и обвинили его в предательстве. Народ не выдержал, и кто как мог добирался до Москвы, чтобы выразить свой протест против этой несправедливости и подлости.
Ко мне пришли домой Мурахас Нурфет и Мустафаев Кемал – это наши соотечественники, которые активно участвовали в Национальном движении по возращению своего народа на свою историческую Родину. Они узнали, что я еду в Минводы, а им надо было срочно доставить какие-то секретные материалы в г. Новороссийск в семью Военного Руслана, а через него к соотечественникам-соратникам по Национальному движению. Нурфет и Кемал предупредили, что за мной могут следить, надо быть осторожной, если поймают, документы надо постараться уничтожить. Сами они не могли ехать, так как за ними была слежка.
Утром я поехала в аэропорт, села в самолет и полетела в Минводы. Мне все время казалось, что за мной следят. Конечно было страшно, ко всему я была членом КПСС. Прилетев в Минводы, я сдала багаж в камеру хранения и стала интересоваться, как мне добраться до Новороссийска, оказалось, это было очень далеко от Минвод. Добралась автобусом до автостанции. Помню, всю ночь простояла в ней в ожидании открытия кассы. Вся измученная и от страха и от усталости я наконец-то добралась в Новороссийск до семьи Военных, недалеко от нее жил Сейтумер ага Эминов с Диляра апте. Я их знала еще с Ташкента. Документы очень ждали, передав их, я ушла к Сейтумер ага с ночевкой.
На следующий день Сейтумер ага (рахметли) подвел меня к автобусу, водителем которого был крымский татарин, сказал, чтобы я этим автобусом спокойно добиралась до Минвод. Автобус должен был отъехать где-то через 1,5 часа, а мне, следовательно, надо было подождать.
И вот стою я на автовокзале и жду отъезда и, вдруг, вижу, как идет неуверенно один дед. Я обратила на него внимание потому, что у того в руке был сук от дерева, с помощью которого он, упираясь, шел. Для меня это было дико: на дворе 1987 год, а у деда в руке не трость или специальная палка, а обычный большой сук от дерева. И тут дед на повороте упал. Я быстро подбежала к нему и помогла подняться с земли. Я ему говорю: «Дед, что же вы один ходите в таком возрасте, это ведь опасно!» А он, оказывается, был слепой. При разговоре он у меня спросил: «Доченька, что-то говор у тебя не наш. Ты откуда и кто по национальности?» Ответила, что я из Ташкента и по нации крымская татарка. Дед как-то изменился в лице и своей правой ладонью провел меня по голове и лицу. Мне стало не по себе. А он мне говорит: «Доченька, ты знаешь, я ведь ваших выселял… Я так виноват перед вашим народом, но мы ничего не знали, выполняли приказ…» И он заплакал.
Передо мной стоял дед, которому было примерно 75-80 лет, он выглядел жалким и неухоженным, больным и ко всему еще слепым. Я только смогла спросить его: «Расскажите, пожалуйста, как это было». И дед рассказал, что он воевал на фронте, рядом с ним было очень много татар из Крыма. И когда собирали солдат для отъезда в Крым, очень многие солдаты из числа крымских татар тоже просились, чтобы их тоже забрали, но им всем отказали. «Мы ничего не подозревали, и очень радовались, что едем в Крым. По приезду нам разрешили целый день купаться в море, а вечером, собрав всех солдат, объяснили, с какой миссией нас привезли в Крым – выселять крымскотатарский народ. Нам всем выдали автоматы, списки людей их адреса. Мы выполняли чудовищный приказ Сталина и Берия».
Рассказывая все это, дед плакал, а вместе с ним и я.
Я его успокоила тем, что они исполняли приказ, их вины здесь нет. Мне было очень жаль деда, я была растроганна его искренними слезами. Я видела, что дед очень долго мучился тем, что когда-то оказался в числе тех, кто чудовищно и гнусно выселял ни в чем не повинный народ. Своим добровольным признанием он вызвал во мне жалость и уважение.
Он также рассказал, что много лет живет среди крымских татар и что очень уважает этот прекрасный народ, которого огульно обвинили в предательстве. Так же он рассказал, что очень бедствует, два года как ослеп, и никого нет рядом, кто мог бы помочь ему. Несколько лет назад у него умерла жена, а двое детей выросли и разъехались. Сын работает где-то в Геленджике таксистом, а дочь вышла замуж и уехала в Калининград. Ни от сына, ни от дочери нет никаких известий, и они даже не знают, что он вот уже два года как ослеп. Живет один и очень ему тяжело.
Услышанное от него признание о том, что он очень сожалеет и чувствует огромную вину перед нашим народом, вызвало у меня жалость и желание ему помочь. Мне уже было не до отдыха. Я предложила деду ехать со мной в Ташкент, чтобы он стал моим детям дедом, а мне отцом, и что там я помогу ему с операцией на глаза и досмотрю его. Я просила его ехать со мной, но дед отказался.
Он сказал мне: «Доченька, ты доброй души человек, давай ты лучше переезжай со своими детьми ко мне в Новороссийск. Сколько мне осталось жить, досмотришь, а я, все что имею, оставлю тебе». На это я тоже не согласилась.
Время уже поджимало, то есть автобус уже должен был отъезжать, а его водитель меня уже окликнул. Я тогда попросила у деда адреса его детей, военкомата и горисполкома Новороссийска. Так мы с дедом и разъехались. Звали его Кайдан Ф.С.
Пока я ехала до Минвод, этот дед все время стоял у меня перед глазами. Добравшись до места своего назначения, я отправила письма его детям, где описала ситуацию, в которой находится их родной отец, что он ослеп и ему нужен уход. Я просила их, что если они не хотят за ним ухаживать, пусть отправят его по указанному адресу в Ташкент. Но от детей не было никакого ответа.
Тогда, приехав в Ташкент, я написала в военкомат и в горисполком Новороссийска письмо, где рассказала в каком положении оказался инвалид и участник боевых действий ВОВ Кайдан Ф.С., что он очень мучается и что он один со своей бедой.
И примерно через два месяца мне пришло письмо из горисполкома, где мне сообщали, что получили мое письмо и были по указанному адресу. В письме подтверждалось, что действительно там проживает Кайдан Ф.С., у него двое детей, которые его бросили. Горисполком в порядке исключения создал бытовую комиссию, которая будет помогать ему, так как в дом престарелых он идти отказался. Я для достоверности позвонила Сейтумер ага Эминову, чтобы он сходил и узнал, правда ли то, что мне написали из горисполкома. Вечером я перезвонила в Новороссийск и мне рахметли Сейтумер ага подтвердил, что все это правда и что дед очень благодарен мне, ему теперь будет легче жить и передавал мне привет.
Вот такая история, происшедшая со мной, когда я была проездом в г. Новороссийске.
С уважением,
Ава-Шерфе МАМЕДОВА,
г. Симферополь.
В свидетельствах очевидцев, присылаемых в Специальную комиссию по изучению геноцида крымскотатарского народа, упоминается, что на сборы каждой семье давалось всего 15-20 минут и разрешалось взять до 20 кг вещей и продуктов. Однако, в ходе депортации в некоторых населенных пунктах Крыма (видимо, там, где позволяла обстановка в понимании командиров войск НКВД) были случаи отхода от общераспространенной практики осуществления спецоперации. В то же время в свидетельствах приводятся множество фактов того, что даже то немногое, что удавалось людям взять с собой, проверялось и частично отбиралось с целью увеличить плотность посадки выселяемых на автомашины и железнодорожные вагоны. Впоследствии это вызвало массовые случаи смертей от голода в пути следования, продолжавшегося от 2 до 4 недель (ред.).
Здесь допущена ошибка: караимы и цыгане не были выселены из Крыма (ред.).
Российский исследователь П.Полян сообщает о массовом выселении царскими властями в 1914-1915 годах поданных Германии и Австро-Венгрии в дальние внутренние районы Российской империи и Сибирь. Особенно сурово обошлись с немецким населением Волыни, летом 1915 года чуть ли не поголовно высланным в Сибирь (ред.).
Речь идет о разгоне 9 апреля 1989 г. войсками Министерства обороны СССР митинга в Тбилиси, в ходе которого были многочисленные жертвы (ред.).
